Полосатая жизнь Эми Байлер - Келли Хармс

Я достаю свой телефон и пытаюсь открыть Твиттер в браузере Safari. Нахожу аккаунт Талии и все это время слушаю эмоциональные реакции Кори и Джо в непонятных мне выражениях. Наконец, Кори забирает у меня телефон, заходит в приложение, о существовании которого я и не подозревала, и показывает мне экран: Талия ретвитнула пост журнала «Pure beautiful»:

Оцените горячие фото одинокой мамы и суперженщины Эми Б.! Подробности – в нашем августовском номере, который выйдет 26 июля. Там мы расскажем вам, что такое #мамспринга.

– А что это за хэштег, мам? – спрашивает Джо. – Ого, неожиданно много ретвитов. Ой, мама, тут некоторые хотят с тобой… познакомиться.

Я кликаю на хэштег. Конечно же, целый рой пользователей начали высказываться о том, где бы они провели свою мамспрингу и как она им нужна. И да, двое мужчин предложили, хм, развлечь меня. Но фотографии! Ох, фотографии!

– Мам, ты выглядишь очень, очень круто!

Кори выгнулась так, чтобы видеть экран моего телефона. Фотографии и правда очень красивые. На них прямо в камеру смотрит длинноволосая брюнетка. В ее глазах – скрытая сила и уверенность, на губах – загадочная улыбка, как будто она задумала что-то интересное на ближайшие дни. У нее горят глаза, а рот чуть приоткрыт, как будто через секунду она позовет тебя сесть рядом с ней. Я не могу поверить, что она – это я.

Пока я прихожу в себя от фотографий, ко мне на телефон приходит уведомление из Фейсбука. Запрос на добавление в друзья. Фотография маленькая, зато какое имя – Дэниэл Сонг! Самый красивый библиотекарь года хочет добавиться в друзья. Сопроводительный текст к его запросу такой: «Ты выгоняешь меня из постели еще до рассвета, и единственный шанс тебя найти – идти по следам в Твиттере? Теперь я понимаю, как чувствовал себя Прекрасный принц».

Да… Неожиданно. Но, к моему удивлению, вполне себе приятно.

– Дети… – говорю я так тихо, что они перестают препираться из-за телефона и смотрят на меня. Я разворачиваюсь на своем сиденье, чтобы видеть своих дорогих детей и чтобы они могли прочитать в моих глазах, что то, о чем я их сейчас спрошу, – не шутка. – Как вы отнесетесь к тому, что, пока вы останетесь на лето с папой, ваша мама проведет еще немного времени в Нью-Йорке?

Когда я сообщаю Талии, что хочу вернуться в Нью-Йорк, она говорит, что это прекрасно, потому что ей срочно нужен человек, который присмотрит за ее квартирой. Потом она что-то говорит про то, что, когда делаешь в жизни шаги в нужном направлении, Вселенная вознаграждает тебя и облегчает твой путь. Я спрашиваю ее, какие именно правильные шаги она делает в жизни, и она говорит: «Я говорю про тебя, дурочка». Я вспоминаю письмо Джона. Конец его отношений с Марикой – это дар Вселенной? Если и так, я не ощущаю сильной благодарности. Скорее, я еще больше запутываюсь.

– Вселенная дарит тебе полуторакомнатную квартиру в единоличное пользование на все лето. А на меня у нее, судя по всему, другие планы – жаркие и потные. – Этим Талия хочет сказать, что в южных штатах у «Pure beautiful» не очень сильные позиции. – Рекламщики говорят, что мы слишком уж северные и нам нужно наладить контакт с «Настоящей Америкой».

– Какой модный журнал может похвастаться контактом с «Настоящей Америкой»? – спрашиваю я.

– Я им сказала то же самое! А они мне ответили, чтобы я привезла костяк команды в Майами и – что еще менее реально – отработала там три зимних выпуска и провела несколько мероприятий для журнала.

Очевидно, она не в восторге от этой идеи. Талия любит Нью-Йорк, и может, даже – это не точно, но возможно – она считает, что цивилизация заканчивается берегами Гудзона.

– А вдруг тебе там понравится, – подначиваю ее я.

– А вдруг. Но пока меня не будет, офис оккупируют аналитики и консультанты и будут высчитывать, как же сделать так, чтобы журнал приносил деньги. И совсем не обязательно, что они решат его развивать. Бумага и чернила вымирают. Эта командировка означает, что в будущем может и не оказаться места для моего маленького красивого печатного издания.

– Что же ты будешь делать? – беспокоюсь я.

– Не переживай, Эмич, я всегда могу позвонить Саймону.

При упоминании о ее неприлично богатом, но в остальном совершенно неинтересном бывшем ухажере я бледнею. Она усмехается.

– У меня же договор. Я выйду из воды сухой – в конце концов, перейду в онлайн. Это неизбежное развитие событий. Я просто наслаждаюсь последними днями, пока это возможно.

– Не уходи. Оставайся и бейся за журнал.

Она упаковывает вещи, обещая вернуться на выходные. Успокаивая себя, она говорит:

– В любом случае, никто не сидит в августе в Нью-Йорке. Только Эми Байлер, – и, смеясь, исчезает за дверью.

Я не хочу смиряться с мыслью, что на работе у Талии нестабильно. Мне было так легко убедить себя в том, что ее жизнь – идеальна, с какой стороны ни посмотри. И в самом деле, глядя на нее, одинокая бездетная жизнь казалась чудесной. Но очевидно, что и она способна управлять своей собственной судьбой ничуть не больше меня. Она тоже сталкивается с действиями других людей, набивает шишки. Просто в этом процессе она выглядит намного лучше.

Итак я оказываюсь в Нью-Йорке одна. Прелесть – а может, в чем-то и проклятие – одинокого родителя состоит в том, что ты никогда не остаешься один более чем на три часа. Редкими вечерами, когда я иду куда-то без детей, я встречаюсь с Линой или с кем-то из подруг, и мы без остановки болтаем за бокалом вина. Если Кори куда-то уходит вечером, я либо с Джо на том или ином соревновании, либо проверяю тетради дома, пока он с друзьями играет в стратегию и ест пиццу. Когда Джо уходит к другу в субботу вечером, мы с Кори идем в кино на фильм, на котором Джо заснул бы еще на стартовых титрах, или она тащит меня куда-нибудь еще. Если бы я не ввела правило, что вечера будних дней мы проводим дома, Кори уходила бы куда-нибудь каждый вечер. А вот Джо – домосед. Одним словом, я никогда не оставалась одна.