Компас черного капитана - Юрий Погуляй

— Ты обманываешь ее!

— Тебе тоже врезать? У меня руки чешутся, поверь. Сопляк будет учить меня, как жить? Тоже хочешь узнать, какой вкус у ее губ, уродец? А?

Он попал в больное место. Но… Эльм? Я не мог в это поверить.

— То, что у меня нет руки, — нас сближает, знаешь ли. Калек тянет друг к другу, — осклабился Эльм. — А теперь к делу. Фарри. Мне плевать на твои принципы. Хватит, поиграли. Завтра ползи на рынок и займись тем, что умеешь.

— Я не буду воровать!

— Значит, я сдам тебя в пост стражи, благо он тут на соседней улице. Понял меня?

— Я не буду воровать больше! — вскочил Фарри, шагнул к Эльму. — Никогда! Понял меня?

Силач ударил его еще раз.

— Для усвоения. Даю вам неделю. Не будет денег — продам твой собачий компас, а тебя сдам страже. Все ясно?

Мы с Фарри смотрели на бывшего товарища с ненавистью. Обоим хотелось вцепиться ему в горло, но я понимал, что ни единого шанса на успех у нас нет.

— Я слишком долго с вами цацкался. А теперь мне пора. Теперь мне пора идти на собачью работу.

— Я не буду воровать!

— Значит, отправишься валить железный лес, там такой малыш будет кстати. Работать не сможешь, а развлечешь лесорубов хорошо.

Я онемел от злости Эльма.

— А ты еще раз сунешься в мои дела — убью. Мне проще прикончить вас обоих и забросить куда-нибудь в жилых кварталах, может быть, найдут когда-нибудь.

Он еще раз оглядел нас, фыркнул:

— Вы спасли мне жизнь. Хорошо. Я не дал вам сдохнуть здесь, в городе. Но сидеть у меня на шее и портить мне жизнь я не позволю. Ясно вам, собачьи выкормыши?!

Сказав это, он хлопнул дверью и ушел.

Мы долгое время молчали. Фарри всхлипывал, я находился в состоянии оцепенения.

— Почему он так? — наконец спросил мой приятель. — Что мы ему сделали?

— Он просто такой человек… Очень плохой.

— Почему? — Фарри сел на свой топчан. — Я не хочу воровать. Я не хочу возвращаться к этому… Знаешь, тогда, у вас в деревне, мы были потому, что он напоил меня и на спор предложил влезть в дом вашего старосты, пока все на представлении. И я согласился, хотя давал себе слово никогда не возвращаться к ремеслу. Но согласился. Проклятая шаркунка… Появление Темного Бога все поставило на свои места. Это был знак, понимаешь? Я проявил слабость, и он явился. Теперь же я никогда не буду воровать. Никогда!

— Как ты стал вором? — Меня мучила боль парнишки, и она перекрыла мое отчаяние. Лайла… Великолепная Лайла предпочла Эльма… Но разве он достоин ее?

А я ее достоин?..

— Я расскажу… Я не люблю эту историю. Но зато, может быть, тебе станет проще понять, в каком мире мы живем… Это не ваша деревня, — глухо сказал Фарри. — Эльм знает ее. Но больше никто. Прошу, никогда не проси меня стать воришкой. Пожалуйста. Поклянись.

— Клянусь…

— Тогда слушай…

Он тяжело вздохнул, опять потер челюсть, куда пришелся удар Эльма.

Им совсем чуть-чуть не хватило до того, чтобы вплотную подобраться к массивным зарослям ледяного черноуса. Голубоватый гребень, похожий на многопалую ладонь утонувшего и замерзшего великана, возвышался за грядой торосов ярдов на пять-шесть, не меньше. И даже отсюда были видны спрятанные под трехдюймовой морозной броней угольные стебли. Хорошая добыча, ради которой ледоход Эвана ан Лавани уже двое суток таскался по снежным просторам.

Заросли черноуса тянулись к угрюмому свинцовому небу ярдах в пятидесяти к востоку. Казалось бы, почти рядом. Но сначала надо преодолеть изломанную гряду острозубых торосов, рваной раной пересекающую равнину на многие мили с севера на юг. Легкий ледоход отца здесь не проберется. Это большим кораблям есть резон прорубать себе дорогу в нагромождении льда, а таким хлипким посудинам, как их «Воробушек», лучше остаться в стороне от сверкающей преграды. Через вздымающиеся обломки ледника придется идти самому. Так что Фарри предстояла непростая прогулка. Хищный северный ветер угрожающе завывал в зубьях торосов, мягко толкал в спину, и мальчик ежился, чувствуя, как колючий воздух ищет слабину в его одежде.

Он обернулся на отца, который возился с кормовой пушкой. Широкоплечий, могучий Эван ан Лавани работал молча, в стотысячный раз проделывая корабельный ритуал. Ржавеющая турель жалобно и одиноко скрипела; стальной шип зазубренного якоря нацеливался на серый лед. В последнее время диск, на котором крепилась пушка, все чаще заедало, и потому Фарри подобрался, готовый прийти отцу на помощь.

Однако папа и сам справился со старым механизмом. Недаром в Айскипе, их родном городе, его уважали и боялись за недюжинную силу.

— Рустам, ты готов? — крикнул Эван. Обмотанный вокруг головы теплый вязаный шарф чуть заглушил его голос. Изо рта вырвалось облачко пара.

Его старший сын едва заметно кивнул. Он стоял на носу, и якорь давно уже был нацелен на лед.

Щелкнула, распрямляясь, стальная дуга. Застучала по металлической обшивке разматывающаяся цепь, а где-то внизу в лед вонзился стальной шип. Почти сразу же захрустел ворот, наматывающий на себя грубые железные звенья. Рустам вслед за отцом выпустил и натянул носовой якорь. А дальше они вместе, поразительно схожие своей косматостью и неповоротливостью с белыми медведями, вбили в лед боковые якоря. Теперь, если налетит вьюга, ледоход устоит под ударами снежных кулаков. Впрочем, судя по спокойному небу, хоть и затянутому унылыми облаками, погода сегодня должна быть на стороне собирателей.

Но, к сожалению, это значит, что на равнину могут выйти ледяные волки. Фарри с опаской покосился на гряду, радуясь, что отец не видит его испуганного лица из-за защитной маски. Мерзких хищников, размером ярда три в холке и покрытых серебристой шерстью, Фарри побаивался. Говорят, что в их зубах живет истинный холод. И кого укусит такое чудовище — тот вскоре превратится в ледяную глыбу. Одну из тысяч раскиданных отсюда и до самого Южного Круга.

Фарри пошевелился, прогоняя страх. Выскочит тварь — и пусть выскакивает. Отец и брат защитят, если что. Никто его не укусит!

Эван ан Лавани тем временем закрепил цепь, хлопнул отороченными мехом рукавицами, согреваясь, и отколупнул промерзшую крышку пульта, закрепленного на стене.

— Ну, Фарриан, начинай, — сказал отец и нажал на черную обшарпанную кнопку, глуша двигатель. Низкое гудение из-под палубы тут же затихло, и наступила белая тишина, нарушаемая лишь свистом ветра. Недалекая гряда вдруг показалась Фарри самым неуютным местом на свете.

Эван скинул с плеча самострел, украшенный серебром, положил его на сгиб локтя и принялся оглядывать слепящий снегом горизонт. Проворчал что-то насчет погоды и поднял повыше меховой воротник. За фасетчатыми очками было не видно, куда отец смотрит, но Фарри был уверен — взгляд его то и дело возвращается к гряде, отрезавшей людей от зарослей черноуса. Широкоплечий и молчаливый Рустам, так похожий на папу, тоже поглядывал на торосы, но от него не веяло обеспокоенностью, как от отца.