Ненужные - Александр Варго

Как известно, история не терпит сослагательных наклонений. И только один Бог ведает, как сложилась бы судьба девочек, если бы у Марины в тот холодный пасмурный день хватило бы денег на билеты… Если бы кондукторша оказалась человечнее и добрее… если бы Варя плюнула на свою гордыню и добавила Марине эти пресловутые шесть рублей… Если бы девочки не заблудились, свернув на развилке в другую сторону… и еще бесконечно много «если».

Ольга с детьми часто навещает могилку Саши. Постоянно заваленная свежими цветами, она всегда аккуратна и тщательно убрана. На памятник, с прикрепленным наверху крошечным бронзовым ангелочком, собирали деньги всем поселком. С белоснежного прямоугольного куска мрамора смотрит улыбающаяся Саша. Глаза девочки широко распахнуты, на губах играет счастливая улыбка – это единственная фотография, где она улыбается, и она была сделана в момент знакомства с Уваровыми… Простая девочка Саша, которая лишь мечтала о крепкой и счастливой семье, чья жизнь так трагически оборвалась в семь лет.

Приходя на могилку к своей дочке, Ольга всегда с удивлением отмечала странную закономерность. Каждый раз в этот день, несмотря на погоду, неизменно светило солнце, ласково согревая своими теплыми и добрыми лучами.

Март 2018 г.

Резиновая лошадь-игрушка стояла на столе, и Борис глядел на нее во все глаза, потирая потные ладони. Потом встал, прошел на кухню, взял с полки большой широкий мясницкий нож и провел по нему языком, словно смакуя кислый железистый вкус. Он напомнил ему кислоту недозревшего белого налива, который они с друзьями собирали возле яблонь в соседских садах, пока хозяева их не видели. Правда, на этот раз ему хотелось ощутить другой вкус – соленой крови и сочного сырого мяса. И он знал, что для этого нужно сделать.

Он вышел на балкон и полной грудью вдохнул холодный сентябрьский воздух, наполненный ароматами ломкой тоски, суетливой толпы, мрачного падающего неба и влажного привкуса приближающегося дождя. Накатившая волна осенней меланхолии высосала все силы из худощавого, одетого в клетчатую рубашку тела, вонзилась в глазные яблоки буравчиками непреходящего уныния и сдавила горло жестоким спазмом. Седые демоны кружились над его головой, пахучая патока жаркого битума обтекала его члены и проникала в поры, наполняя тело спазмами изломанной агонии. Прорубая рукой сгустившийся плотный воздух, он прикоснулся к чешуе начинающегося дождя и выплюнул изо рта корявый сгусток желтой влаги. Повернувшись, прошлепал на кухню, налил в граненый стакан мутный текучий комок самогона и опрокинул в дергающуюся кадыком глотку, ощущая, как алкогольная патока мешается с едким желудочным соком. Инкубы вонзили в его тело десятки иззубренных когтей, сдирая окровавленную кожуру, и Борис, ощущая эйфорию страдания, сжал жилистыми пальцами рукоятку кухонного тесака, направившись по перекошенному коридору к входной двери.

Пол под ногами прихотливо изгибался и напоминал ленту Мебиуса, оставляя на своей деревянной коже ожоги следов. Низкий потолок свернулся змеей, словно желая опутать Бориса своими железобетонными кольцами, – а может, ему это только казалось. В конце концов, нетвердым шагом добредя до порога, он взялся за холодную изогнутость ручки и открыл дверь в клубящийся плотоядной темнотой коридор. С потолка свисали сталактиты мрака, где-то вдалеке, на расстоянии нескольких тысяч световых лет, мерцала тусклая лампочка, чей электрический пламень еще больше сгущал ледяную космическую пустоту лестничной клетки.

Борис нажал худой рукой на выпуклость соседского дверного звонка и прислушался к раздавшейся в квартире певучей трели. Спустя какое-то время за дверью послышались шаги, и дверь открыл невысокий грузный мужчина с великолепной сверкающей лысиной и одутловатым лицом.

– Привет, – надсадным тенором произнес он. – С чем пожаловал?

– Подарок тебе принес, – ответил Борис и вонзил стылое жало ножа в выпирающий живот соседа.

На кисть плеснула тягучая густая черная кровь. Раненый как-то резко обмяк и повис на ноже, углубляя рану и превращая ее в глубокий разрез. Борис придержал его за воротник и ударил еще раз, на этот раз в область груди. Окончательно измазавшись теплой кровавой жижей, он принялся широкими размашистыми движениями вырезать из дергающегося в конвульсиях тела теплый мускул сердца. Оно еще билось, когда он сжал его клешнями пальцев и выдрал наружу, присосавшись к нему влажными слизнями губ. Он вонзил в него крепкие, ослепительно белые резцы, вырывая налитые терпким алым соком куски, давясь и глотая их, словно ломти манны небесной. Проглотив последний кусок сердца, Борис облизнул липкое острие и принялся выковыривать им глазные яблоки. Из глазниц потекла багровая юшка, Борис слизнул ее сырым червем языка, мокро причмокивая. Выколупнув глаза, он проглотил их, нервно дергая кадыком.

Взяв труп за ноги, он втянул его в квартиру, оставляя на полу широкий кровавый след, и бросил в углу прихожей, пройдя в узкую кособокую клетку кухни. Перед ним вновь закружились клыкастые инкубы со змеиными языками-щупальцами и телами полусгнивших мертвецов, из-под стола выполз гроб на паучьих лапах, а из темного, заросшего бурой плесенью угла вылезла заросшая черной шерстью тварь, жадно разевающая слюнявые жвала на месте рта. Борис затрясся, завопил, замахал ножом, а потом сломя голову бросился в нору чулана, где забаррикадировал дверь рассыпающимся от старости буфетом. Страшилища колотили в ветхие доски, а Борис сжался, трясясь от ужаса, чувствуя, как к горлу подступает блевотина паники. Потом стук начал понемногу стихать, и спустя какое-то время прекратился совсем. Отодвинув домовину буфета, Борис выглянул в коридор, но увидел там лишь мертвое тело соседа с развороченной грудью. Выйдя из чулана, убийца достал из шкафа ножовку и принялся разделывать туловище.

Мясо слякотно хлюпало, не успевшая свернуться кровь текла алыми родниками. Отпилив ноги, Борис принялся за руки. Конечности отделились с мокрым чавканьем, из-под дверей опять полезла безумная в своем уродстве нечисть, но Борис был так увлечен расчлененкой, что не обратил внимания даже на то, как шестиногие страшилы с волосатыми хоботами-пиявками присосались к его спине. Он не отреагировал, даже когда скопище похожих на пауков сросшихся друг с другом ладоней на многосуставчатых пальцах-лапах с кривыми когтями вцепились ему в руки, глубоко зарываясь под кожный покров. Чудовища буквально облепили его, но одержимость не позволяла ему оторваться от кровавого занятия ни на секунду, и даже страх изменил ему, на время покинув глубинные потемки души. В конце концов, отпилив левую руку, Борис встряхнулся, завертелся и принялся кататься по полу, стряхивая монстров. Они отваливались от его истощенного тела и растворялись, как яд в густом сиропе. Освободившись, Борис, покачиваясь из стороны в сторону, прошел в спальню и взял с колоды тумбочки старый, еще советский будильник с двумя звонками-колокольчиками в навершии. Под взглядом Бориса будильник начал пульсировать в его руке, точно сердце, которое он недавно съел. Пластмассовый корпус прихотливо изогнулся, растекаясь по ладони, как часы с известной картины Сальвадора Дали. Осторожно держа их в руке, словно расползающуюся каплю, Борис протопал в прихожую, положил будильник возле мертвого тела и принялся железным языком ножа расширять отверстие в груди трупа, разворачивая ее в разные стороны. Добившись нужного размера, Борис вложил в нее будильник, а затем начал двумя руками давить на него, делая имитацию искусственного дыхания.