Прискорбные обстоятельства - Михаил Полюга

— Так, все свободны! Лев Георгиевич, справку с делом — мне на стол к концу дня. И напишите указания следователю, что еще необходимо сделать по делу.

— Уже писал, только он их не выполнил.

— Еще раз напишете! А заодно — постановление о привлечении к дисциплинарной ответственности виновных в неисполнении ваших указаний. Вопросы есть? Вопросов нет!

В душе я понимал, что Ващенков прав. Но как ему объяснишь — да он и слушать не станет, настолько вошел в роль принципиального человека, — что накануне меня слезно просил поддержать предложенную следователем квалификацию преступления новый начальник УБОПа полковник милиции Кравченко, а я, в свою очередь, заручился обещанием упомянутого Василия Игоревича помочь отделу в финансировании предстоящего в прокуратуре ремонта?

А еще я понимал, что у меня за спиной Ващенков выстраивает такие отношения в коллективе, которые идут в ущерб моему авторитету. И без того случалось, что при разрешении особо деликатных вопросов в воздухе начинало сгущаться молчаливое напряжение, объединявшее подчиненных одним-единственным — несогласием со мной и моими требованиями. Конечно, все это было мелко и никаким образом не влияло на расстановку сил, но временами портило мне кровь и заставляло сожалеть о дружбе, которой, как оказалось на поверку, никогда не было между нами.

— Ну, что я тебе говорила? — поддела меня жена, когда я в сердцах высказал сожаление о том, что взял в отдел Ващенкова. — Удав — он и есть удав! А ты сам виноват: пригрел на груди рептилию.

— Иди к черту! — вскипел я. — Только и умеешь, что вставить шпильку.

— А еще я умею анализировать. Сам говорил, что у меня аналитический склад ума. — Жена села рядом со мной и взяла меня за руку. — Только не кипятись. Я кое-что сопоставила, но не хотела тебе говорить, чтобы не поднял крик, будто возвожу напраслину на твоего друга. Но раз сам созрел… Помнишь, ты удивлялся, как это Левушка, будучи прокурором города, ухитрился получить вторую квартиру? Тогда он сказал тебе, что принужден был надавить на мэра какими-то материалами, потому как мать у него заболела и он хотел забрать ее в город?

— Ну?

— Он надавил на мэра нашими материалами, вернее моими! Помнишь, за полмесяца до того я советовалась с тобой, как быть с одним заявлением? Я тогда работала в горисполкоме, в общем отделе, и ко мне пришел парень лет шестнадцати — просить помощи. Был конец ноября, за окнами снег с дождем, а парень был одет не по сезону, в какую-то хлипкую ветровку, и его единственные туфли разваливались на глазах. Я спросила, кто он и откуда. Ответил: сирота, родители погибли в автокатастрофе, когда ему и десяти лет не было. Он остался один в трехкомнатной квартире, а опекуном парню был назначен сводный брат. Тот еще оказался тип этот брат!

— Что-то припоминаю. Это тот случай, когда опекун в течение полугода продал квартиру, а брата вывез в село, к теще, и там мальчик присматривал за тещиными внуками, пас коров и рвал траву кроликам?

— Именно тот! — жена взмахнула ресницами, точно соринка попала ей в глаз, и отвернулась.

«Ну вот, слезы! — подумал я, испытывая к жене и жалость, и нежность, и вместе с тем необъяснимое раздражение. — Сколько ее помню, столько люди — коллеги по работе и просто знакомые, отирающиеся рядом с нею, — подло и цинично ее обманывали, использовали в своих целях, а после затирали, выталкивали на обочину жизни и при этом завидовали ей черной завистью. Но она не изменилась: как и в день нашей встречи, все так же доверчива, наивна, тонкокожа, чистоплотна, да еще, при своем интеллекте, более подвержена чувству, чем рассудку. Уже и мальчика того след простыл, а она вспомнила его рваные башмаки и посиневшие от холода губы — и глаза сразу на мокром месте. А вот я иной: слезу из меня на людях не выжмешь, и душа моя, если только есть таковая, так глубоко укоренилась во мне, так запряталась от окружающей действительности, что я порой напоминаю себе носорога. Не правда ли, странное сочетание: носорог и мимоза?»

— Квартира не могла быть продана без согласия исполкома, — между тем продолжала жена. — И такое согласие было дано, несмотря на то что в ней проживал и был прописан несовершеннолетний. Понимаешь? Кто-то на продаже заработал! А когда я покопалась в исполкомовских документах, то набрела еще на десяток аналогичных сделок. Сироты, инвалиды, старики оказывались без квартир, в полуразрушенных халупах за городом, без тепла и света! С этими бумагами я пришла к тебе, но ты уже работал в районе, и тогда мы пошли к Ващенкову.

— Помню, помню! Он взял бумаги, обещал разобраться, но ничего не сделал. Якобы не было собрано достаточное количество доказательств, да и оригиналы документов исчезли. И мальчик исчез, его так и не отыскали.

— Скорее, совсем не искали. Ну а через месяц в общем отделе началась проверка, потом попытались подвинуть меня по службе, в итоге за какой-то незначительный проступок объявили выговор, а за глаза (это я потом узнала) стали называть Радисткой Кэт. Еще через месяц я вынуждена была уйти в область, а Ващенков тогда же получил вторую квартиру…

Издавна в мире существует мудрая мысль: если хочешь насмешить Бога, поделись с ним своими планами.

У кого как, а надо мной Бог смеялся часто и с удовольствием. Ибо я человек увлекающийся и наивный, насколько наивным может быть прокурор со стажем, планы строю, исходя из собственного мироощущения и в каждый отрезок отмеренного мне жизненного времени и пространства. А надо бы не строить, а ловко подстраиваться, идти след в след за обстоятельствами бытия, которые складываются на пути. Надо бы, да вот незадача: не выходит! Так произошло и в этот раз…

Когда на следующий день начальник отдела кадров Петр Горчичный, не так давно бывший мой подчиненный, а ныне, в благодарность за былую к нему благожелательность называющий себя моим другом, уведомил, что мне предстоит трехдневная командировка во Львов, я сначала расстроился не на шутку. Кой черт! Не люблю нежданных подарков, за ними, как правило, кроются мелкие пакости и интриги. А удовлетворения от них чаще всего ноль.

— Итак, две новости: приятная и очень приятная, — сказал Горчичный, взглядывая на меня из-под очков. — С какой начнем?

— Давай по порядку.

— Значит, приятная. Скоро День прокуратуры, пора подумать о поощрениях. Давеча был у Курватюка, тот матерится, но не возражает, чтобы направить на Ващенкова представление о присвоении ему звания старшего советника юстиции. Якобы ему звонили из управления кадров Генеральной прокуратуры, обещали поддержать, — сам знаешь, кто звонил…

Естественно, я знал: начальником управления кадров работал наш земляк, а Ващенкова старый приятель, Кучерук Валентин Васильевич. Он и со мной был некогда хорош, пока между нами не пробежала черная кошка: в одном разговоре тет-а-тет я оказался не в меру строптив, а мой визави — не в меру обидчив. После того на людях мы оставались любезны и почтительны, но из прошлогодних списков на поощрение к профессиональному празднику Кучерук ничтоже сумняшеся меня вычеркнул.