Малороссийские исторические шахматы. Герои и антигерои малорусской истории - Александр Семёнович Каревин

карту, «основоположник украинской географии» провозгласил, что Украина обладает «самостоятельной системой рек», никак не связанной «с Московщиной» (правда, тут же оговорился, что Дон является «исключением из этого закона»).

Степан Львович полагал необходимым утвердить в массовом сознании новые этнонимы – «Украина», «украинец», ибо прежнее имя «Русь» и производные от него теперь не пригодны. «Старое наше название присвоили себе москали и невозможно у них его отобрать» – сокрушался он.

Новые термины Рудницкий употреблял постоянно, к месту и не к месту. Например: «Между украинскими горами и холмами, по украинским возвышенностям и низинам протекают украинские речки». При этом он сыпал иногда курьезными «откровениями», типа: «Украинские реки отличаются тем, что они большие и богаты водой» (другие реки, неукраинские, надо полагать, по мнению «ученого», быть большими и богатыми водой не могли).

Ну и, конечно, украинский язык, по Рудницкому, самый богатый и чистый, украинское народное творчество – лучшее в Европе, украинская культура – «несомненно выше» культур всех соседних народов.

Другой «научной заслугой» Степана Львовича являлась разработка им концепции «биологической национальной политики». В будущей независимой Украине, считал он, власти должны взять под строгий контроль половые связи украинцев, чтобы воспрепятствовать их смешению с «поляками, москалями, румынами, турко-татарами, жидами и т. п.». Вместе с тем, полезным, по его мнению, было бы смешение украинцев с «германской расой».

Думается, правомерным будет утверждать, что никакого научного значения написанное Рудницким не имело. Единственное, что он мог предложить большевикам – это свою «национальную сознательность». Но как раз это им и было нужно!

Затеяв украинизацию вчерашней Малороссии советская власть столкнулась с серьезной проблемой кадров. Малорусы, в своем большинстве, считали себя русскими, в национальном отношении от великорусов не отделялись и совершенно не хотели украинизироваться, а тем более – украинизировать других.

Чтобы преодолеть нехватку носителей «украинского национального сознания», их импортировали из Галиции. В массовом порядке «национально сознательных» деятелей, вскормленных еще в Австро-Венгрии, стали приглашать в Украинскую ССР. Прибывших расставляли на ответственных постах, прежде всего – в сфере науки, культуры, образования. К концу 1925 года в республике насчитывалось более 50 тысяч галицких украинизаторов. Но импорт продолжался. Поэтому предложение Степана Львовича было принято.

За деньгами!

До самого последнего момента скрывал Рудницкий свой планируемый отъезд от коллег по УВУ. Наконец, в октябре 1926 года, не забыв получить в университете зарплату за месяц вперед, он выехал в СССР.

Могли Степан Львович рассчитывать на воплощение своих идей в советской стране? Касательно проповеди «украинской национальной идеи» – мог, но только частично! Относительно же концепции «биологической политики» – однозначно нет! Впрочем, не это для него было главным.

Даже некоторые современные биографы Рудницкого признают: принимая решение о переезде, он руководствовался материальными соображениями. Да и сам Степан Львович, явившись по приезде знакомиться с крупным украинским деятелем академиком Сергеем Ефремовым, отрекомендовался как человек «аполитичный», которому все равно где работать. Лишь бы платили хорошо!

Мечты поначалу сбывались. Его назначили профессором, определили приличное жалование, выделили квартиру со всеми удобствами (электричество, телефон, ванна, центральное отопление).

Дальше – больше. В Харькове (тогдашней столице УССР) организовали Украинский институт географии и картографии, а Степана Львовича сделали директором. В письмах к проживавшей в Австрии сестре, он хвастался своим благосостоянием и сообщал, что собирается прикупить домик у моря или над Днепром, чтобы проводить там лето. Но постепенно ситуация для него стала ухудшаться.

«Кому много дано, с того много и спросится» – говорит Библия. Чем более высокое положение занимал Степан Львович, тем заметнее становилась его несостоятельность как ученого. Выяснилось, что Рудницкий – никудышный преподаватель (учебный материал он излагал столь нудно, что студенты перестали посещать лекции). Старые профессора отзывались о Степане Львовиче как о невежде и выскочке, чей уровень знаний не выше уровня заурядного провинциального учителя. До Рудницкого доходили подобные разговоры, но он объяснял их тем, что ученые дореволюционной школы сплошь «черносотенцы» и ненавидят его как украинизатора.

Однако оказалось, что и украинские деятели (тот же Сергей Ефремов) – невысокого о нем мнения. Степан Львович нашел тут другое пояснение: его не любят за лояльное отношение к большевикам.

Впрочем, главные неприятности ожидали Рудницкого не от местных, а от своих галичан. Обосновавшись в кресле директора института, он принялся зазывать к себе земляков, обсадив вскоре ими учреждение. Не учел Степан Львович одного: амбиции у новоприбывших не меньше, чем у него самого. Чуть осмотревшись, они рассудили, что ничем не хуже директора и стали требовать себе руководящих должностей.

Началась форменная грызня с взаимными доносами в вышестоящие инстанции. Тогда и пустил Рудницкий в ход слово «гангриновичи», умалчивая, что еще недавно, мотивируя перед властями необходимость вызова из Галиции теперешних оппонентов, он характеризовал их как талантливых деятелей науки.

А тут еще в самый разгар склоки у Степана Львовича произошел конфликт с одним из аспирантов – Юрием Платоновым. Тот проанализировал зарубежную научную литературу по географии и установил, что на работы Рудницкого (ни на прежние, ни на нынешние) никто не ссылается. То есть попытка директора позиционировать себя как авторитетного ученого лишена оснований.

Известно, что обнародованием неприглядной правды можно оскорбить куда сильнее, чем самой грязной клеветой. А это была правда. Со Степаном Львовичем случилась истерика. Он потребовал немедленного увольнения аспиранта, угрожая в противном случае уволиться самому и уехать за границу.

Аспиранта, конечно, уволили. Спешно собранный «ученый совет» проголосовал за такое решение, несмотря на то, Платонов являлся одним из тех энтузиастов, чьими усилиями организовывался институт. Удалось директору усмирить и взбунтовавшихся земляков (их перевели в другие учреждения).

Победа оказалась возможной, так как власть все еще поддерживала Рудницкого. Ему покровительствовал всемогущий нарком просвещения Николай Скрыпник. Но так было до поры, до времени.

Жадность сгубила

Пережитая нервотрепка подорвала здоровье Степана Львовича, однако не заставила его сделать выводы. Наоборот, уверившись в собственной неуязвимости, Рудницкий продолжил погоню за деньгами.

В 1929 году Скрыпник буквально продавил «избрание» своего протеже в академики Всеукраинской Академии наук. Тут же Степан Львович занял еще несколько доходных мест. Он возглавил академические – кафедру географии, комиссию краеведения, музей антропологии, стал руководителем отдела географии в редакции «Украинской советской энциклопедии».

Звания и должности увеличивали доходы, но не повышали квалификацию. Гангринович оставался гангриновичем и это выявлялось все больше.

Первый «звонок» прозвучал в 1930 году. Специальная ведомственная комиссия, обследовавшая Институт географии, констатировала, что за три года там не было подготовлено ни одного(!) специалиста. Между тем, НИИ организовывали прежде всего для подготовки национальных научных кадров для молодой республики.

Современный украинский биограф Рудницкого, при явной симпатии к своему герою, признает: