Трудные дети и трудные взрослые: Книга для учителя - Владимир Иванович Чередниченко

двое мужчин. Надежда Викторовна подробно характеризует каждую из осужденных. Слушают ее внимательно, иногда прерывая вопросами, что-то уточняя. Позже дежурная по школе приглашает воспитанниц, те заходят с опущенными головами. Рассаживаются по трое. Шумарина остается у доски – она председатель, ей первой держать ответ перед родителями. Но они пока молчат.

– Неля, может, ты начнешь? – предлагает Заря. – Может, объяснишь: почему у нас так?..

Та переминается с ноги на ногу.

– Ну, говори, говори, председатель.

Шумарина начинает неуверенно:

– За ноябрь и декабрь в отделении шесть взысканий от начальника колонии... В этом году лучше.

– Что не хватает? Вас не кормят, обижают? – спрашивает, не вставая, мама Дорошенко.

– Просто безразличны все, – кривит губы Шумарина. – Десятый класс, многие перевода на «взрослую» ждут. Из тех, кто остается, одни предпочитают жить ни во что не вмешиваясь, другие... – Она махнула в отчаянии рукой. – Никто не думает о коллективе, каждый сам за себя. На работе план выполняем через раз, в школе «тройки», «двойки».

– Но ты же пять минут назад утверждала, что сейчас лучше, – заметила Заря. – Объясни, Неля, родителям.

Шумарина тяжело вздохнула, прижала руки к груди.

– И сейчас у нас так – то поднимаемся, то падаем.

– Почему? – спрашивает Надежда Викторовна. – Не мне, родителям это попробуй объяснить.

Председатель опустила голову, упали руки, упала тень от ресниц на побледневшие щеки.

– Есть среди нас еще так называемые «отрицательные», многие на них равняются.

– Дайте-ка я гляну на этих козырных! – с вызовом требует Дорошенко-старшая.

Цирульникова с Гуковой лишь переглядываются, но подняться не спешат.

– Ну-ка, дочка, подскажи, которые тут из них?..

Шумарина, сжимая губы, смотрит за окно. Тучи на небе сливаются в сплошную серую массу.

– Этих двоих и я назвать могу, но ты-то почему боишься? – вставляет Заря.

Реакция Шумариной на слова воспитателя была более сильной, чем я ожидал. Неля отшатнулась, словно получила удар, лицо напряглось, глаза заблестели.

– Отбоялась уже! – говорит вызывающе. – Цирульникова  и Гукова – встаньте!

Яна со Светой медленно, неохотно поднимаются. Присутствующие на собрании родители поворачивают к ним головы, рассматривают.

– Где их матери? Здесь есть? – спрашивает с места мама Наташи Столярчук.

– Мать Гуковой от дочери отказалась, – коротко информирует родителей Надежда Викторовна. – А Цирульниковой мамаша... Извините, что так ее называю, поверьте, она того заслуживает. Мы с Владимиром Ивановичем ей много писем написали – не отвечает. В Донецке я была в командировке, хотела встретиться с ней, но она пряталась, избегала встречи.

– Дочери-то она хоть пишет? – поинтересовалась Анна Анатольевна Водолажская.

– Дочери пишет, – кивнула Заря. – Во всех подробностях рассказывает, с каким мужчиной и как провела время, сколько выпито было... Но не о матери мы будем сейчас говорить – о Яне. Я расскажу вам подробно о том влиянии, которое она оказывает на остальных.

Цирульникова смотрит на меня красноречиво, как бы желая сказать: «Что же вы не заступитесь? Ведь покаялась перед всей колонией! Стараюсь не высовываться, не хочу на «взрослую» с крысиным хвостом...» Я делаю вид, что взгляд ее не замечаю, молчу. Ибо Цирульникова не выдержала в субботу, снова начудила, за что Надежда Викторовна успела побывать на ковре у начальства. Не дождавшись поддержки, Яна решила защищать себя сама.

– Извините, – перебивая воспитателя, сумрачно процедила, – вы сказали «оказывает влияние». Но ведь правильнее будет: оказывала.

– Ну, Цирульникова, – побагровела Заря, – не хотела я рассказывать, а теперь пусть все знают! Это она, Цирульникова, первой... – продолжала Надежда Викторовна, обращаясь уже к родителям, – увидела хлопцев на крыше соседнего ПТУ, которая в двадцати метрах от окон спальни. Жестами показывали: разденьтесь, мол, девчата, а мы вас сигаретами угостим. Активисты в это время были как раз на заседании штаба дружины, ну, а остальные, не смея Цирульниковой перечить, начали раздеваться...

– Да что же у вас тут происходит! – не выдержав, поднялась мама Водолажской. – Как мы ждем вас, доченьки! Сердце кровью обливается по ночам. А вы здесь... Вы домой не спешите?.. Но почему вы так? В письмах сообщаете, что все хорошо, на «пятерки» учитесь, а в самом деле спину здесь перед Цирульниковой гнете? Почему нет стремления уйти домой досрочно? Почему воспитателей своих изводите и учителей?

Выдохшись, Анна Анатольевна села. Достала платок, утирает слезы. Воспитанницы молчат, подавленные. Больно их донимают родительские слова, достают до глубины души, ранят.

Водолажскую сменила мама Наташи Столярчук. Оглядываясь на дочку, с болью заговорила:

– Я потрясена была, узнав, что вы «сеансы» устраиваете у окон для хлопцев из ПТУ. Коленки им свои обнажаете? А они сигаретами рассчитываются – вот ваша цена! Да взяли бы эту пачку и швырнули назад. Как подачка вам! Почему песню спеть вас не просили? Почему цветы, конфеты не бросают, задумывались? Да над вам смеются попросту, наблюдая дележку!

– Ну хватит, мать! – попыталась остановить ее Наташа. – Я перед теми пижонами не раздевалась. И не курила ихнее.

– О тебе разве одной речь? – с горечью продолжила Столярчук-старшая. – Знала бы ты, доченька, знали бы вы все, доченьки, каково нам ехать сюда к вам. В поезде попутчикам стыдно сказать, куда еду. Этот – на море, этот – в командировку, эта – к сыну в армию. А я? В тюрьму. К несовершеннолетней дочери...

Женщина уронила голову па подставленные ладони и разрыдалась.

В классе установилась тягостная тишина. Лишь всхлипывания матерей слышны да звуки баяна – в клубе, который в одном со школой помещении, Логинов что-то репетирует.

Не выдержала Шумарина. Задыхаясь, она рванула ворот школьного платья, пуговицы горохом посыпались на пол.

– Девки, действительно хватит... Не знаю, как вам, но я не могу это слышать...

6

Багряные лучи солнца, пробиваясь сквозь неплотно прикрытые шторы, становились короче и короче.

Долго я не мог уснуть, перебирал в памяти встречи, события и разговоры прошедшего дня. Родительский день дал обильную нишу для размышлений. Как-то мы привыкли винить в росте правонарушений и преступлений среди подростков в первую очередь семью. И совсем уж незначительно – другие социальные институты. Удобная позиция. Легче, конечно, перекладывать ответственность