Драконья кровь - Карина Демина

Милдред замолчала.

Лука тоже молчал. Он брал один снимок за другим. Подносил к самому носу, близоруко щурился, - вот упрямец, носил бы свои очки, никто бы и слова не сказал бы, но нет же – и откладывал, чтобы взять следующий.

Потом поднялся.

Подал руку и сказал:

- Идем, я хочу тебе кое-что показать.

Лука прежде не отличался особой чувствительностью. Напротив, Милли не раз упрекала его в холодности и равнодушии, не способности сопереживать и была права.

А тут.

Сказать надо что-то. Утешить. Успокоить. Но он совершенно не умеет успокаивать женщин, особенно таких, которые взрослые и самостоятельные, привыкшие к одиночеству и, может, слишком уж привыкшие, чтобы впускать в свою жизнь еще кого-то.

И поэтому Лука пересматривал снимки.

Он видел их не один раз, пусть  тогда, пятнадцать лет тому, и был лишь младшим агентом, чья роль сводилась к беседам с местными да выслушиванию сплетен. Но снимки видел.

И после.

И перед вылетом.

Видел, да только, как оказалось, был слеп. Что его царапнуло? Желтое платье? Яркая ткань в белый горох. Кружевной воротничок.

Поясок.

И память, которая услужливо подсказала, что совсем недавно Лука видел похожее платье. А потом подсказала и где именно видел.

Он даже моргнул от удивления.

Мысленно обозвал себя идиотом. Встал и протянул руку Милдред. А она приняла.

В доме было сумрачно и тихо.

Куда все… да… людей много, но половина работает в хижине, куда девчонке не стоит возвращаться, а вторая – в мотеле. Пара охраняет Джонни, четверка контролирует усадьбу Эшби, но дом слишком велик, чтобы четыре человека как-то ему помешали. Еще с полдюжины в саду.

Сквозь приоткрытое окно тянет холодом. А мысли вялые какие-то. Пальцы Милдред сжимают руку, успокаивая, и Лука сбавляет шаг. Вот что за привычка строить дома, в которых недолго заблудиться? Идешь, идешь, а хрен придешь. Главное, что никогда-то он не испытывал проблем с ориентацией на местности, а теперь ощущение, будто заблудился.

Но нет.

Вот тот самый коридор. И дверь, которая приоткрыта.

Сердце кольнуло, А ну как почудилось? Бывает и такое, но… дверь отворилась беззвучно, и Лука вошел первым. Потом, позже, он вспомнит про этикеты и прочие глупости, а сейчас он вошел первым и вдохнул запах застоявшегося воздуха.

Комнату давненько не проветривали.

Шторы задернули плотно, и не видать ни черта. Фонарик и тот включился не с первого раза, будто не желая работать в настолько плотной темноте. Лучик света заметался и увяз. Но и его хватило, чтобы добраться до окна и отдернуть шторы.

А вот и ночник.

И верхний свет. Яркий до того, что из глаз посыпались слезы. Лука глаза и закрыл. Ненадолго. А когда открыл, то увидел Милдред, которая стояла на пороге, не решаясь войти. Она осматривала комнату внимательно и хмурилась.

Ей не идет.

А вот джинсы, так напротив. И свитерок коротенький из-под которого торчат полы клетчатой рубашки. За них так и тянет подергать.

В джинсах и свитерке она кажется почти обыкновенной женщиной.

- Это…

- Кабинет Эшби. Старого Эшби, - уточнил Лука. – Его осматривали.

Весь дом осматривали, но ничего не нашли, потому что тут хрен поймешь, что искать, если, конечно, не окровавленный топор в подвале. Да и то, опыт показывал, что большей частью окровавленные топоры используются для разделки свиных туш.

Милдред кивнула и вошла.

Оглянулась на дверь. Прикрыла ее, точно не желая, чтобы кто-то увидел это проникновение. А ведь Эшби сам разрешил. Адвокаты его были против, но он разрешил… и почему? Был уверен, что никто не поймет?

Сам не знал?

Скорее второе. Он не дурак. Пусть довольно наивный – или кажется таким? – но не дурак. Не стал бы держать такое под носом.

Милдред сделала круг.

Пощупала занавески. Остановилась у стола, чтобы осмотреть его и даже в ящики заглянула. В ящиках, Лука помнил, лежала стопка писчей бумаги, шкатулка с ручками и пустой хьюмидор[1], в котором остался запах табака.

Ящики Милдред закрыла.

Повернулась к витрине. И замерла. Видит?

- Это же…

- Я в первый еще раз, когда увидел, подумал, что знакомое что-то, но эта дамочка трещала и трещала. Стала говорить про детей, я и отвлекся, - оправдание было так себе.

Милдред потянулась к витрине.

Заперто.

- Погоди.

У Луки не то, чтобы хорошо получалось вскрывать замки, но нынешний был совсем уж простеньким.

- От пыли, - Милдред провела пальцем по краю стекла. – У тети были похожие шкафы. Попроще, конечно. И замочек тоже. Чтобы дети не добрались. Или кошки. Кошки любят по полкам лазить. Я как-то думала себе завести.

Она разглядывала кукол, не решаясь прикоснуться, а Лука думал, что прикасаться к им вовсе нельзя, а следует вызвать бригаду и описать, изъять.

Отправить в лабораторию.

И ждать уже выводов, хотя все очевидно. Вот та, в желтеньком платье с горошинами, вылитая Мейси. А эта в роскошном вечернем наряде – Шейла Такс.

Все ведь соответствует.

Платья.

Прически. Как там Милдред сказала? Этот псих был повернут на деталях.

Она едва слышно вздохнула и сказала:

- Элли…

И протянула руку к кукле, а Лука не стал мешать, хотя это было совсем даже не по правилам. Но Милдред все же не коснулась, опомнилась и руку убрала за спину, будто не верила самой себе.

 - Кажется, - она сказала это другим сухим тоном, - нам пора узнать, как именно умер Станислав Эшби. Насколько я знаю, он был не так и стар.

Томас слышал, как поют драконы.

Далеко-далеко.

Они кружат над облаками, прячась от любопытных людей, которых на побережье становилось больше и больше. И поют. Прощаются. Их голоса сплетаются в один, но люди не слышат, лишь нервно вздрагивают порой, не понимая, отчего так неуютно стало вдруг на берегу.

Желтый песок.

Темная кровь. У драконов она почти черная, и это правильно, хотя Томас понятия не имеет, что тут правильного. Он просто сидит и слушает, и держит в руках женщину, которая тоже слышит.

Молчит.

Глаза закрыты, а слезы катятся по смуглым щекам. И за каждую Томас готов убить, только некого. Вот и остается сидеть.

Сзади засигналили. Раздалась ругань. Кто-то требовал пропустить, кто-то возражал…