Видео Унтерменшн - Александр Селин

– Бабы нарожают, – равнодушно проговорил Владимир. – Ты пойми, я велю их зарезать не из-за жестокости. Просто хочу, чтоб не осталось людей, которые привыкли к Тороповой скуфети, а значит, и к самому Торопу как верховоду. Понятно, мы скуфети сжигаем, потому как противны они вере Христовой, но с памятью людской совладать не сможем, тем более что, уверен, она передается и через семя.

– И свою, главную, великокняжескую скуфеть ты тоже… в огонь? – осторожно спросил сотник.

– А как же? Или сожгу, или разломаю, придет время, конечно… Меня в Царьграде просили, чтобы ни с идолами, ни со скуфетями не медлил более и не жалел…

– Но ведь скуфеть-то твоя, княже, отклонила удар дротика, который метнул Тороп… Все видели…

– Это не скуфеть отклонила удар дротика, – с уверенностью возразил Владимир, – это христианский Бог пришел на помощь и отклонил. – С этими словами он встал, посмотрел на тонкую полоску заката, потом на небо, где уже начали проступать звезды, и вручил сотнику отрезанную голову. – На вот…, вместе со всеми закопаешь. Не дикари мы теперь, чтобы ограды человеческими головами украшать. Исполняй быстрее, что сказано! Уже темнеет.

Ни с чем не сравнимо ночное небо в южнорусской степи. В летнее цикадное время здесь мало облаков. Звезды крупные, словно монеты, а не точки, готовы по яркости поспорить с самой что ни на есть луной, вторым по значимости небесным светилом. Казалось бы, убери луну, а ведь все равно без труда распознаешь и полевую тропку, и потревоженного ворона, оставляющего свою добычу, и силуэт товарища, не путая с переодевшимся врагом.

Можно всю такую ночь пролежать на спине, пересчитывая звезды, и удивляться настойчивости Творца, а можно, как князь Владимир, обходить затухающие костры и слушать рассказы бойцов, обжаривающих тонко нарезанную конину.

Уже забросали яму, ставшую братской могилой для всех убитых, еще раньше собрали годное оружие и поснимали доспехи с тех, кому их больше не носить, и теперь, в ожидании Божьего дня, не спали только дозорные и способные к созерцанию окружающего мира.

Все это время Владимир думал, когда же ему расставаться с главной княжеской скуфетью. Пришло ли время? И последняя ли это скуфеть?

Да, конечно, бойцы простят ему ношение скуфети еще долго, очень долго. Но как же он будет укреплять в них христианскую веру, и не только в них, а укреплять повсеместно, и при этом носить языческую рамку на поясе? Противоречие. Хуже того – прямой обман. «Нет, надо что-нибудь одно, – размышлял Владимир, – а что именно, уже выбрано».

Да, конечно, можно припрятать эту рамку и владеть ею тайно. Но тогда какой же будет прок от великокняжеской скуфети, если не показывать ее никому? На то она и скуфеть, чтобы все могли на нее смотреть. Опять же, если хранить ее тайно от посторонних глаз, то все одно – Бога гневить. Он-то все видит, и от Него скуфеть не скроешь. А если дать такое объяснение для самого себя и для других… что сохранил скуфеть только ради красоты ее орнаментов… Тогда те же греки скажут: давай-ка мы изготовим тебе треугольник или круг, а на нем повторим нужные тебе орнаменты и краски, чтобы ты позабавился, а рамочку, дорогой князь, все равно уничтожь, потому как она противна для христианской веры. «А на что мне треугольник или круг с орнаментами? – ухмыльнулся Владимир. – Все равно через них верное слово не дойдет. Все к рамочке привыкли. Теперь уж лучше так, без всего, но с красноречием, с голосом и с привлечением Христовых заповедей, с поощрениями для послушных и с наказанием для неслухов».

Так и не приняв окончательного решения, Владимир отцепил великокняжескую скуфеть от пояса и еще раз полюбовался знатной работой. «Да, хороша моя скуфеть, хороша… И ночью хороша, и днем. Даже когда на траву глядишь через скуфеть, то и трава будто светом особым отливает и плавно колышется». Держа рамку на вытянутых руках, Владимир повернулся правее и посмотрел через нее на маленькую группу воинов, не спавших возле костра. «И они теперь по-другому смотрятся, окаймленные прелестным орнаментом. Сразу как будто взбодрились. И лицами посветлели… И стати поболее… И наконечники копий блестят, несмотря на ночь». Владимир поднял рамку выше и посмотрел на звездное небо. «И луна теперь… Да что это? – Тут он вздрогнул, протер глаза и опять глянул на небо через скуфеть. – Да она как будто раздвоилась… Да нет, расчетверилась! Что это со мной? И звезды разноцветные! Что за наваждение?!» Не веря собственным глазам, Владимир так и застыл, по-прежнему удерживая рамку в вытянутых руках. С тревожным удивлением наблюдал, как луны продолжали множиться, пуская снопы света. На небе уже с десяток лун! Дикий, неестественный вой послышался откуда-то сверху, потом опустился вниз, покрывая всю степь. Вслед за воем последовал звериный рык и разноголосые отчаянные человеческие крики. Потом хлопки, словно от тысячи взлетающих ворон. В обрамлении рамочки возник седоусый человечек, вращающий огромный разноцветный блин. Седоусый смотрел князю в глаза, жестами звал к себе, а сам кусал черную грушу. Потом исчез, но сменила его грудастая баба в серьгах и сарафане. Вглядываясь в ее лицо, Владимир с ужасом догадался, что на самом деле это был размалеванный мужик. Баба-мужик покривлялась и пропала, но вместо нее появились две танцующие старухи в платочках, с худыми ногами и с мужицкими ущербными голосами, и у них были черные груши в руках, которые они кусали и все же никак не могли откусить. Потом видения стали меняться одно за другим, и так быстро, что Владимир не успевал разобрать, что происходит. Вот диковинное построение рушится, кого-то убивают, что-то горит. Затем пожары сменились нелепыми людскими фигурами, которые произносили странные заклинания «Понима-а-эшь, понима-а-эшь», – повторял здоровенный подвыпивший мужик. «Однознаечно! Однознаечно!!!» – орал коротко остриженный кто-то. Потом все это сборище тоже исчезло, но прежде поклонилось бледному, невзрачному, воблоглазому дядьке с редкими белесыми волосами. Дядька, оставшись один, о чем-то долго и непонятно говорил. Потом замолчал и уставился на Владимира, словно узрев великого князя по ту сторону рамки.

– Ты кто?! – не выдержав, закричал князь Владимир.

– А ты кто? – спокойно спросил дядька.

– Я – князь Владимир! – еще громче прокричал князь.

– А я – дважды Владимир, – тонкогубо улыбнулся дядька.

И опять уступил место многоликой круговерти, где каждый старался перещеголять другого в кривляниях и срамоте.

– Князь! Князь! Ты кричал? Случилось что? – К Владимиру подбежал запыхавшийся сотник с обнаженным мечом. – Я уже думал, напал кто! Покусился?

Не говоря ни слова, Владимир показал ему на рамочку, предлагая посмотреть на то, что там происходило.

Широко раскрыв глаза, не выпуская меча из рук, сотник стоял и смотрел… Наконец видения исчезли. Оставалось только спокойное звездное небо.

– Ну, говори!

Губы у сотника дрожали, руки тряслись и далеко не с первого раза он попал в ножны, пока убирал меч. Наконец, обрел дар речи.

– Я от стариков слышал, князь, что если духам принести жертву, то можно заглянуть в будущее… А мы, видать, сегодня этих жертв многонько, ой многонько подарили духам, князь…