Видео Унтерменшн - Александр Селин

Первую игру команда молодых прорабов неожиданно для себя проиграла. Проиграла неожиданно для себя вторую, потом, третью игру и в конечном счете не выиграла ни одной. Сколько бы Эзополь ни пытался найти общий язык с жюри, с самим «барином» и даже с его сынишкой-олигофреном, сколько бы Леснер ни попугивал соперников накануне встречи, команда строительного института навсегда закрепила за собой прозвище «пархатый утренник». Это был первый удар, который, как выяснилось, оказался на редкость своевременным, потому что друзья успели сделать очень правильный вывод, которому потом следовали всю жизнь. Вывод был таким: никогда самим больше ничего не выдумывать, а занимать только редакторские позиции, а еще лучше – административные, а еще лучше – и те, и другие. Апоков, к которому поначалу было немало претензий за проигрышные сценарии, сумел убедить друзей, что дело в неадекватном вкусе участников жюри, а Леснер торжественно поклялся, что сделает телевидение таким, каким его видит он, а не «эти гниды». Клятва была поддержана и дополнительно совместно повторена в комнате общежития, где проживал Эзополь. Кто-то предложил сицилийский, но адаптированный, ритуал. В полумраке, при бликующем огне свечек по кругу ходила опасная бритва, которой заседающие по очереди делали порез на пальце, а капельки крови соединяли на апоковских сценариях. После того как бритва обошла круг, друзья сожгли сценарии и обнялись…

– Черт бы вас всех побрал! – выругался Леснер, отгоняя воспоминания.

Министерский кабинет. Привычное кресло. Мягкий торшерный свет.

Настроение было прескверным. Сверху пришло распоряжение организовать тендер на новый гимн Российской Федерации. И теперь Леснер сидел и думал, как бы все это устроить без раздувания штата и без лишней головной боли. Опытные авторы, разумеется, ничего за бесплатно писать не будут, потому как знают, что в любом тендере участвовать бесполезно, если нет гарантии от организаторов, что ты его выиграешь. А объявлять полномасштабный конкурс ради того, чтобы скомпилировать идеи какого-нибудь талантливого лоха из провинции – это значит разбирать тысячи писем… Стоп! Конкурс можно и объявить, писем-то читать не обязательно…

– Это я! – Поднял трубку, соединяясь с секретарем. – Насчет гимна… Скажи этим… пусть объявят конкурс, но не впрямую, а так, дескать, что вот, продолжается поиск текста и музыки для нового гимна. Ну и к гражданам обращение в несколько слов: мол, если ты дурак и тебе делать нечего, то прими участие… Да нет же! Последнюю фразу не в буквальном смысле! Ты там что, перегрелся, что ли?

Леснер положил трубку. Так. Можно считать, что тендер объявлен. По формальной части никто не придерется. Но основной проблемы это не снимало. Постучал пальцами по столу. Гимн-то на выходе все равно должен быть… Нет, конечно, его напишут в любом случае. Тем более что имя предполагаемого победителя тендера в определенных кругах было известно. Тот что-нибудь да напишет… Скорее всего, это будут те же яйца, только в профиль… Но, может быть, подкатил тот самый случай, когда стоит проявить инициативу? Все-таки гимн… Леснер задумался, не замечая, что сам насвистывает некую мелодию.

Почти у каждого человека есть своя мелодия. Не обязательно им выдуманная, но услышанная однажды и запечатленная в подсознании. Человек, не встретивший свою мелодию, скорее всего, остается человеком несчастливым. Не признаваясь самому себе, он до конца жизни будет ее искать или попытается сочинить. Некоторые стали композиторами как раз оттого, что не услышали своей мелодии и отправились за ней в изнурительный поиск. Отдавали десятилетия учебе и бдениям у пюпитра, надеясь, что космос подскажет ее, единственную, то самое сочетание звуков, которое шифрует человека для вечности. Если угодно – еще одно определение души.

Иной создатель заканчивал жизнь несчастным, даже если ему рукоплескал весь мир. Его мелодии гармонировали с внутренним миром слушателей, но своей он так и не встретил. Осталось слабое утешение для гения – аплодисменты, уважение и цветы. Великий Чайковский умер, находясь в поиске, но его «Щелкунчик» наполнил творческой энергией Ирвина Шоу. Шостакович при жизни не обрел спокойствия, так и не услышав мелодии для сердца, но его Седьмая симфония воспитала целое поколение писателей и художников… До сих пор никто не спрашивал Владимира Шаинского, а написал ли он мелодию, о которой мечтал всю жизнь? Но тем не менее его широко известная «Мы начинаем КВН» стала для Михаила Леснера тем самым космическим шифром…

Вот и сейчас, полуприкрыв глаза, Леснер услышал звучание своих внутренних струн. Звучание, которое помогало жить и работать:

Снова в нашем зале,

В нашем зале нет пустого места,

Это значит, юмор

Значит, юмор поднимает флаг,

Значит, в каждом доме,

В каждом доме будет так же тесно,

В каждом доме тесно,

Где включен телеэкран. Итак…

– Мы начинаем КВН, – тихо запел министр информации. – Для чего? Для чего? Чтоб не осталось в стороне никого, никого…

Вдруг… Словно свет включили под одеялом! Или нет… Пушки загрохотали в безлюдной аравийской пустыне, разом оборвав песнь одинокого всадника! Леснер вскочил. Протер глаза, предчувствуя удачу. Да тут каждая строчка подходит! Каждое слово! Каждое слово отражает гимновую суть! Ну-ка…

Пусть не решим мы всех проблем,

Не решим всех проблем,

Но станет радостнее всем,

Веселей станет всем!

Это и есть гимн! Ну, конечно! Это и есть гимн Российской Федерации! Само слово «КВН» убрать, а так хоть сейчас неси на утверждение. И самое главное, догадался об этом кто? Не абы кто, а Михаил Юрьевич Леснер! Именно! Сбылась давнишняя мечта – утереть нос всем художникам, которые внутренней свободой заставили Михаила и других администраторов почувствовать собственную неполноценность. Одно-единственное попадание в жизни, как у Эйнштейна – и никто не зачеркнет твоего имени, выбитого на главной отечественной мраморной плите! Кинофильмов полно, романов еще больше, авангардистов, мечтающих переплюнуть «Черный квадрат» Малевича, хоть пруд пруди, а гимн – он один! Леснер посмотрел на часы и вспомнил, что примерно с час его должен ожидать в приемной Александр Буревич, который еще вчера выпрашивал аудиенцию.

– Буревича ко мне! – Леснер скомандовал секретарю и от волнения заходил взад-вперед по кабинету.

Буревич не заставил себя долго ждать. Сидел он, правда, не в приемной, а пятью этажами ниже, в министерском буфете, где наворачивал торт с клубничным сиропом.

Однако после вызова ступенчатая лестница подняла наверх стодвадцатикилограммовое тело гораздо быстрее, чем это сделал бы скоростной лифт.

– Бронза! – Леснер хлопнул его по животу. – Пляши, Александр Витальевич! Я гимн России придумал. Пляши!

– Я не сомневался, Михаил Юрьевич!

– Да ты не взаправду пляши, дурак! – рассмеялся Леснер. – Остановись! Я в переносном смысле сказал: «пляши»… А теперь скажи, в чем ты не сомневался?

– В вашей это… ну как ее… в этой самой… что всем известно… в вашей, если точнее выразиться… когда другие тужатся, тужатся… а вы единовременно – раз! И в десятку!