Победителей не судят - Олег Курылев

Алекс молча слушал этот рассказ, не уточняя подробности. Он понимал, что речь шла о знаменитом цирке Сарасани, прославленном на всю Саксонию своими номерами с экзотическими животными. В детстве с друзьями он не раз побывал на этих представлениях. Теперь этого цирка нет, как нет и не менее знаменитого Дрезденского зоосада.

— Конечно, это не самое страшное, — тихо продолжал Каспер. — Просто мы видели это собственными глазами. Но есть еще много такого, чего мы не видели.

Каспер замолчал, уставившись в одну точку.

— Ты о чем? — спросил его Шеллен.

— Говорят, по случаю масленицы представление было особенно праздничным, с обезьянами и клоунами, и многие дети пришли в карнавальных костюмах. По тревоге их всех спустили в находящееся здесь же бомбоубежище, и ни один ребенок не спасся. Их останки извлекали из подвалов дня через три. Но мы этого не видели.

— Каспер, — Алекс положил руку на плечо товарища, — найди мне место, где я бы мог свалиться и уснуть. Целый день на ногах.

— Да-да, пойдем сейчас ко мне, попробуем устроить тебя, — сказал Каспер, вставая. — У тебя вообще-то есть рюкзак или чемодан? — спросил он по дороге. — Непременно обзаведись. Это предмет первой необходимости. Нас часто последнее время кидают с места на место, а тебе не в чем носить свои вещи.

— У меня нет никаких вещей, — возразил Алекс.

— Будут, — серьезно пообещал Каспер. — Будут. Завтра мы ожидаем привоза посылок из Швеции. Ты заберешь потом пустую банку из-под «Нескафе», вот тебе и вещь. В этой банке ты сможешь что-нибудь хранить, ну… там, я не знаю, табак например, или кусочки хлеба.

Наследник титула лорда Уолберга шел, рассуждая о банке с кусочками хлеба.

* * *

Утро следующего дня выдалось пасмурным. Колонна людей шла по мосту Аугустуса в сторону Альтштадта. Это были сто или чуть больше британских военнопленных из 1631-го отряда во главе с флайт лейтенантом Максом Гловером и сопровождавшие их десять охранников. У каждого пленного на левом рукаве имелась белая повязка — лоскут разорванной на полосы простыни. Накрапывал мелкий холодный дождь. Временами он усиливался, тогда в некоторых районах города над развалинами курились облака белого тумана. Вода превращалась в пар на тех самых улицах, куда, как утверждал накануне Каспер Уолберг, до сих пор нельзя было войти из-за высокой температуры. Говорили, что там горят угольные подвалы, потушить которые не имелось никакой возможности. Вопреки строгим указаниям городских властей, дрезденцы тайком накапливали уголь и дрова в своих подземельях, в которых многие из них вот уже семь суток как были заживо кремированы целыми семьями.

Они прошли к мосту по широкой правобережной отмели, лишенной застроек. Во время весенних паводков Эльба заливала эти низины, занося речным илом, но зато летом они покрывались густым зеленым ковром из луговых трав. Сейчас это была изрытая воронками, засыпанная пеплом, местами полностью выгоревшая земля с редкими клочками сухой прошлогодней травы. Как раз сюда утром четырнадцатого февраля уцелевшие после ночных налетов медсестры и врачи с помощью солдат и прибывших спасателей выносили раненых из госпиталей и горящих улиц Нового города. Здесь было легче дышать. Люди думали, что все кончилось. К одиннадцати часам около семисот человек, укрытых шинелями и одеялами, лежали вдоль этого берега. Но самолеты появились в третий раз. В то время, когда тяжелые бомбардировщики обрабатывали нетронутые еще кварталы Йоханштадта, Гроссера и северо-восточных окраин, звенья проносившихся над самой землей «Мустангов» занялись дорогами и берегами. Их легкие бомбы и пули перемешали золу и песок на этом берегу с кровью тех, кто думал, что спасся. Сейчас трупы уже убрали. Повсюду валялись простреленные одеяла, бинты, пропитанные засохшей бурой жидкостью клочья одежды.

Алекс шел по мосту и, всматриваясь в очертания левого берега, искал что-нибудь, на что откликнулась бы его память. Он сразу отметил, что громадного купола протестантской Фрауэнкирхе нет. Ажурная колокольня католической Гофкирхе стала ниже, лишившись своей маковки с острым шпилем. Стены оперы Земпера и королевского замка зияют пробоинами. Нигде не осталось и следа от крыш. Только башня ратуши устояла, возвышаясь над черными пиками выжженных изнутри развалин. И на фоне всего этого настоящим чудом было то, что уцелел этот мост, по которому они шли сейчас. Когда-то Алекс тысячу раз прошел или пробежал по нему в ту и другую сторону. Столько же раз он проехал здесь на желтом дребезжащем трамвае. И в каком бы направлении он ни шел, всегда булыжные мостовые Аугустуса приводили его на улицы самого красивого города в его жизни.

Теперь же он со страхом приближался к Террасе — каменной набережной перед Замковой площадью. Южный ветер доносил с той стороны смешанный запах гари и трупного разложения. Шеллену непроизвольно хотелось замедлить шаг, но колонна молча шла вперед. Топот ботинок да редкие выкрики охраны. И вдруг команда: «Стой!»

Метрах в ста впереди, на том месте, что было когда-то Замковой площадью, стояла большая толпа. Было видно, что ее сдерживают. По киверам Алекс различил полицейских. Им помогали солдаты. Через некоторое время стало понятно, что люди хотят пройти дальше, но их не пускают. Слышались крики и ругань, кто-то с помощью рупора требовал разойтись, угрожая применить оружие. Иногда к площади по набережной подъезжали телеги, запряженные лошадьми, мулами или быками, изредка — грузовик или легковушка. Их пропускали, и от этого крики возмущения усиливались.

— Что там? — тихо спросил Алекс стоявшего рядом Каспера.

— Власти оцепили весь центр и никого не пускают, — ответил тот. — Пару дней назад некоторые улицы даже перегородили баррикадами.

— А нас пропустят?

— Не знаю. Нас впервые ведут на ту сторону. Скорее всего заставят засыпать воронки или расчищать проезды.

Послышалась команда «Вперед!». Колонна медленно двинулась дальше, и Алекс увидел, как охрана сняла карабины с плеча. Толпа впереди стихла. Опять «Стой!». Командир конвоя подошел к полицейскому заслону и о чем-то поговорил с главным. Потом он махнул рукой, пленных под прикрытием солдат стали пропускать через узкий проход.

— Быстрей! Быстрей, — подгонял тот, что был с рупором.

По его красным петлицам с маленькими золотыми орлами и по отсутствию погон Шеллен догадался, что это партийный работник, только не знал, какого ранга.

Толпа вокруг снова ожила. Люди кричали, что хотят лишь одного — похоронить своих близких, что власти задумали что-то ужасное, что пленных врагов нельзя подпускать к изуродованным телам. Кто-то швырнул в британцев обугленной деревяшкой. Следом полетели камни вперемешку с проклятиями. В ответ раздались выстрелы в воздух. Человек с рупором кричал что-то о приказе гауляйтера расстреливать бунтовщиков и паникеров наравне с мародерами. Но только длинная автоматная очередь заставила затихнуть обезумевших от горя и неведения горожан. Кого-то для острастки схватили полицейские. Воспользовавшись паузой, солдаты стали оттеснять толпу в сторону.

Пленные, наконец, вышли на простор, обогнули изрешеченные осколками стены Гофкирхе и двинулись по Софиенштрассе. Со стороны Театральной площади в том же направлении тянулись крестьянские повозки, запряженные одной или двумя лошадьми. Одни из них были доверху нагружены соломой, на других Шеллен заметил большие канистры, прикрытые брезентом. По мере приближения к Ташенбергштрассе количество людей и повозок увеличивалось. Здесь были полицейские, солдаты, курсанты, эсэсовцы, молодые люди из Имперской трудовой службы, чины партии и гитлерюгенда. Алекс даже увидел большую группу девушек, шедшую строем в сторону Почтовой площади. По всей вероятности они тоже были из РАД[21].