Четки Изабеллы Кастильской - Наталья Александрова

Я пригнулась на сиденье, не посмев возразить.

Зеленый выехал из мойки, достал мобильный телефон и проговорил:

– Все, вы свободны. Операция отменяется. Возвращайтесь в офис, там ждите меня.

Черный внедорожник развернулся и уехал прочь.

Зеленый проводил его долгим взглядом и тоже поехал, но в другую сторону.

– Можешь распрямиться! – разрешил он мне, когда мы отъехали метров на триста.

Я села удобнее и огляделась. Машина ехала в сторону площади Мужества.

– Куда вы меня везете? – забеспокоилась я. – Высадите меня! Высадите немедленно!

– Да не волнуйся ты! – поморщился Зеленый. – Ничего плохого я тебе не сделаю! Ты честно вернула мне камни, у меня к тебе нет никаких претензий…

– Ну так выпустите!

– Выпущу, но только после того, как мы поговорим. Ты мне сказала, что у меня в команде крыса, а я и сам это подозревал. Так что хочу узнать от тебя все подробности. Вот мы и едем в безопасное место, чтобы там поговорить без помех.

– Что еще за место?

– Приедем – узнаешь.

Я поняла, что больше ни слова из него не вытяну, и угрюмо замолчала. Больше мне ничего не оставалось.

Миновав площадь Мужества, мы свернули в парк Лесотехнической академии. Машина плавно катила по аллее, среди тронутых первой кружевной зеленью деревьев.

Наконец впереди показалось длинное одноэтажное здание с заколоченными окнами. Зеленый подъехал к этому зданию и остановился сбоку от него.

Мы вышли из машины, подошли к неприметной двери, на которой болтался ржавый висячий замок. Зеленый постучал в эту дверь, выждал немного и снова постучал, на этот раз каким-то особенным, условным стуком.

За дверью послышались тяжелые шаги, и дверь открылась, вместе с замком.

На пороге стоял сгорбленный старик в меховой жилетке, с дробовиком в руке. Из-под седых кустистых бровей смотрели живые внимательные глаза.

Он кивнул Зеленому, внимательно взглянул на меня и снова перевел взгляд на моего спутника:

– Ну, здравствуй, Гога! С чем пришел? Дело у тебя какое или так, посидеть?

– Поговорить нужно с человеком. Чайку нальешь, Гаврилыч? У тебя чай хороший.

– Для тебя всегда самоварчик стоит! – Гаврилыч отступил в сторону, пропуская нас внутрь.

За его спиной обнаружился коридор, стены которого были оклеены старыми, советскими еще обоями в мелкий цветочек.

Пройдя по этому коридору, мы оказались в просторном помещении, напоминающем трактир или чайную из какого-нибудь фильма про дореволюционную жизнь. На стенах, оклеенных такими же, как в коридоре, обоями, висели выцветшие фотографии с металлических рамочках – какие-то усатые мужчины в старой военной форме с петлицами. Среди них я заметила портрет Карла Маркса с огромной ухоженной бородой, и еще какого-то священника в церковном облачении.

На почетном месте висел красный бархатный вымпел с вышитой золотом надписью:

«Победителю социалистического соревнования управления хлебопекарной промышленностью».

Рядом с этим вымпелом был выцветший плакат фильма «Кубанские казаки».

На простых дощатых столах стояли кипящие самовары, бутылки зеленоватого стекла, тарелки с закуской, за столами сидели люди, почти исключительно мужчины, они пили чай или водку и негромко разговаривали, как в докарантинные времена. Правда, людей этих было немного.

На одном столе, в самом центре зала, стоял большой старинный граммофон с воронкой трубы, из которой доносились хрипловатые звуки марша.

На нас никто не обратил внимания. В этом было даже что-то нарочитое – казалось, посетители этого странного заведения очень стараются показать, что им нет до нас никакого дела.

Мы прошли через зал.

Гаврилыч открыл очередную дверь и провел нас в небольшую комнату с единственным столом, на котором пыхтел неизбежный самовар, сверху которого красовался заварочный чайник в петухах.

– Ну, вот тут вам никто не помешает! – проговорил Гаврилыч, обмахнув стол тряпкой. – Принести чего-нибудь?

– Ну, пряников можно, бубликов…

– Может, водочки?

– Нет, водки не надо. У нас разговор серьезный, его на трезвую голову вести надо.

Гаврилыч солидно кивнул и исчез.

Мы устроились за столом, Зеленый налил в две чашки крепкого ароматного чаю, одну из них придвинул мне и проговорил:

– Ну, тут нам действительно никто не помешает. Так что давай, рассказывай. Кто у меня крыса?

Я опустила глаза в стол, побарабанила пальцами по столешнице и проговорила:

– Вам это не понравится.

– Что значит – нравится – не нравится? Я не старшеклассница и не дизайнер интерьеров! Мне не нужно, чтобы нравилось. Мне нужно точно знать. Так что не виляй, говори.

Я все еще молчала.

– Да говори же! Или ты его боишься?

Я быстро, опасливо взглянула на собеседника.

– Боишься? – прочитал он в моих глазах. – Не бойся, я никому не позволю тебя тронуть!

– Хотелось бы верить! Однако жизнь меня приучила, что верить нельзя никому.

– Я сказал – не позволю, значит – не позволю! – Он ударил кулаком по столу. – Слово даю! Говори! Кто это?

– Артур! – выпалила я.

Зеленый помрачнел, отвел от меня глаза. Видно было, что он что-то просчитывает в уме.

Наконец, после долгой, напряженной паузы, снова заговорил:

– Это серьезное обвинение. Очень серьезное. У тебя есть какие-то доказательства?

И тогда я рассказала ему все. Ну, почти все.

Рассказала про свой визит к тете Шуре, про то, что нашла у нее на антресолях. Не только рассказала – положила на стол косметичку Лидии Карасевой, выложила ее содержимое.

Затем рассказала о том, как нашла в камере хранения супермаркета пакет с книгой и запиской.

Записку тоже предъявила.

Зеленый внимательно прочитал ее, и еще больше помрачнел.

А я продолжала – о том, как пришла в стоматологическую клинику «Оригами», как вернулась туда ночью, как догадалась, где спрятаны бриллианты, и как достала их из аквариума…

Он внимательно выслушал меня, снова взглянул на записку и перечитал ее. Затем снова посмотрел на меня.

Я с удивлением заметила, что за несколько минут он постарел лет на десять.

– Вот что бывает, когда слишком доверяешь кому-то! – проговорил он наконец усталым, надломленным голосом. – Артур, Артур… я ведь его знаю еще с тех пор, когда он был совсем пацаном. Думал, что уж он-то меня никогда не подведет… видимо, искушение оказалось слишком сильным.