Хранительница его сокровищ - Салма Кальк

— Люди, которые умеют это делать. Но если хотите — попробуйте вечером. Раз вы об этом задумались — это хорошо, значит, вы привыкаете к жизни в путешествии.

О да. Крыскина мазь утром оказалась очень кстати — вчерашние потёртости за ночь подзажили, но не исчезли.

— Вот когда у меня вечером не будет ничего болеть, тогда я привыкну, — пробурчала она.

— Это вряд ли, что не будет ничего болеть. Просто уже не будет вас так тревожить. Вы говорили, что ходили куда-то далеко пешком. Далеко — это сколько дней пути?

— Самое большее — девять, — вспомнила Лизавета.

Шумак, минеральные источники в горах. Туда можно на вертолёте, но по конским ценам, да и пройти в тех краях пешком — дорогого стоит, где ещё такое увидишь?

— И как, тяжело было? Вы ведь всё необходимое несли с собой, правильно?

— Да, несли. И да, было. Первые дни, когда шли в гору. И когда под дождём брали перевал.

— А потом?

— На обратном пути вообще красота — еду-то всю съели. Ну, или большую часть.

— Думаю, ваш груз состоял не только из еды.

— Правильно. Спальник, котлы, топор, посуда, одежда.

— То есть, к этому грузу вы просто привыкли.

— Наверное.

— Хотя к вечеру, думаю, ваши ноги тоже уставали.

— Так и было, несмотря на приличную обувь.

— Значит, и здесь привыкнете.

Наверное, Лизавете передалась его уверенность. Или Огонёк понял, что из них двоих она упрямее. И пошёл рысью. Ураган легко поддержал.

— Спасибо, господин Фалько. Вы добры ко мне.

— Я добр ко всем, кто прямо не показал мне, что не заслуживает моей доброты. В моей обычной жизни быть к людям злым без разбору как-то… несолидно, что ли. Я же не мелкий лавочник, которому изменяет жена.

— А кто вы? Вы ведёте себя, как сильный мира сего, но слушаетесь господина Лиса.

— Даже самый сильный зверь или… птица может совершить ошибку и угодить в капкан. И потом расхлёбывать последствия. Мои последствия оказались много лучше, чем я заслуживал.

И тут они догнали господина Лиса, что естественным образом прервало интересный разговор.

— Господин Астальдо, могу я спросить вас? — Лизавета намеренно не стала опускать взгляда.

— Можете, — кивнул он.

— Вчера мы не договорили. О поисках сокровища. О том, как его искали другие.

— Спросить можете, но я не обещал, что отвечу, — усмехнулся Лис. — На мой взгляд, вам совершенно незачем это знать.

— Тогда я не понимаю. Мы приедем куда-то там, в какое-то болото, если я не ошибаюсь, и как в этом болоте что-то найти?

Сокол с другой стороны от неё уже не улыбался — он ржал не хуже коня.

— Это не ваша забота, госпожа Элизабетта. Достаточно того, что это представляю себе я, — и он забавно вздёрнул нос.

— Вот, так всегда. Умное начальство сначала говорит, что всё знает само и лучше всех, а потом, когда оказывается, что на деле всё не так, как в планах, виноватыми оказываются — кто? Правильно, исполнители. Знаете, у нас тоже встречаются такие вот уверенные в себе руководители. Но если дома меня максимум что могут, это уволить, то здесь-то вы и убить не погнушаетесь, — заявила Лизавета, глядя ему прямо в тёмные проницательные глаза.

— Я не дам ему вас убить, — Сокол, как говорили на родине Лизаветы, ржал и валялся. — Астальдо, видел бы ты себя со стороны. У тебя сейчас дым из ушей повалит.

— А тебе не стоит беспокоиться о моих ушах, — заметил Лис. — Госпожа Элизабетта, разговор окончен. Если мне что-то от вас потребуется, я сообщу, — он дал шенкеля коню и покинул их.

Лизавета только вздохнула. А что тут скажешь? То есть, скажешь, конечно, но все эти слова будут не для мужских ушей. Не для любопытных мужских ушей. А тут всё в комплекте — любопытные глаза, любопытные уши, любопытные, гм… ладно. Конь Ураган тоже любопытен, кажется, он хочет попробовать, каков бок Огонька на вкус.

К счастью, любопытного мужчину позвали мальчишки — увидели что-то интересное. Он поклонился ей и ускакал вперед.

А Лизавета, оставшись одна, отвела душу. Она рассказала Огоньку, кто есть сиятельный господин Астальдо, что у него в голове вместо мозгов, и как он выглядит, когда этим веществом пользуется. А также — что с ним нужно сделать, много раз и в извращённой форме. А то тело красивое, а делает всякую… ерунду.

В последний раз она так ругалась пару лет назад на работе, когда в музее шёл ремонт. Сотрудникам отдела фондов приходилось примерно полгода сначала паковать, а потом таскать свои сто тысяч экспонатов с этажа на этаж, а после всего ещё и убирать помещения от строительной пыли и мусора. Тогда они все — четыре хрупких (да-да, хрупких!) женщины и один из двух мужиков, второй держался и не уподоблялся, разговаривали почти исключительно матом, говорить по-человечьи не было сил. Когда ремонт завершился, а мебель и экспонаты вернули на свои законные места, жить стало проще. И разговаривать тоже. А тут вот вспомнилось.

Удивительно, что на Вадима в процессе развода Лизавета не ругалась. А только молчала и плакала. Даже и не шевельнулось нигде ни разу.

Она оживает?

Огонёк напомнил о себе — оказывается, они плетутся шагом, а все остальные далеко впереди, и вообще хвост отряда исчезает за поворотом. Лизавета вздохнула, ноги как будто сами собой шевельнулись правильно, и они поскакали рысью догонять остальных.

Злость придала сил — до самого обеда она пристойно держалась в седле разом с остальной компанией. Но разговоров больше не заводила. А то ведь ещё, чего доброго, ответят.

Зато после обеда как-то само получилось, что ехали они с Тилечкой, и Лизавета взялась расспрашивать, чему и как девочку учат в обители. Было интересно узнать о здешней системе образования побольше, и сравнить данность с академическими знаниями о похожей эпохе собственного мира.

Тилечка рассказывала охотно — учиться ей нравилось, во всяком случае, нравилось намного больше, чем перспективы обычной девушки из рыбацкого квартала. Дома её бы научили вести хозяйство в условиях минимума средств, немного шить и немного — смотреть за собой и вести себя в обществе себе подобных и вышестоящих. И правил по последнему пункту было ровно два — среди своих что выгрызешь себе зубами, то и будет, а перед вышестоящими голову вниз, глаза в пол, и радуйся, если не заметили.

Читать Тилечку научил священник их прихода, или как там у них это называлось, это ещё до Ордена случилось. Она была маленькой, и не целый день должна была помогать матери по хозяйству, так вот свободное время и использовалось для получения знаний. Братья и сёстры считали её дурочкой — вместо того, чтобы гулять и играть с соседскими детьми, она ходила учиться к священнику! Правда, священник был стар и добр к детям, и всегда старался подкормить тех, которые приходили читать его книги. Но зато и в Орден Тилечка попала не совсем неучем.