Ритуалист. Том 1 - Павел Корнев

В зеркало я гляделся не столько из желания оценить работу мастера, сколько стремясь оценить происходящее за спиной. Предосторожность оказалась отнюдь не излишней: среди покупателей удалось заметить подручного менялы – того самого сарцианина, что стоял со мной на крыльце.

Никак не выказав обеспокоенности, я зашагал меж рядов, затем свернул на соседнюю улочку, а там спешно юркнул в боковой проход меж домами, темный и узкий. Встав в нише дверного проема, я вытянул заткнутый за ремень магический жезл и на пробу несколько раз крутанул его в правой руке.

Послышались быстрые шаги, мелькнула тень, и в проход заскочил мой преследователь. Вид пустого переулка привел молодчика в неописуемое изумление, а в следующее мгновение я выскользнул из своего укрытия и резким ударом врезал сарцианину жезлом по горлу. Преследователь схватился обеими руками за шею, выпучил глаза и повалился на колени. На ближайшее время ему определенно стало не до меня.

Я вышел из переулка, сунул жезл под плащ и поспешил к воротам верхнего города.

И без того впустую потерял добрую половину дня, пора уже заняться делами.

1

От стен Верхнего города веяло древностью. Сами крепостные сооружения выстроили, по имперским меркам, не так давно, а вот каменные блоки обтесали без малого тысячелетие назад; сюда их перевезли, разобрав старинную цитадель у перевала. В одном месте мне даже удалось заметить выбитое на камне тележное колесо со сломанными спицами: то ли некий солярный знак, то ли один из старейших прообразов святого символа. Спиц было семь.

Некогда Верхний город Ольса был сторожевой крепостью, часть его укреплений вырубили прямо в скале. Внутрь вели единственные ворота, за которыми начинался тоннель с глухими стенами и темными провалами бойниц в потолке. В случае осады защитники могли в свое удовольствие лить через них на врагов расплавленный свинец и кипящее масло, засыпать стрелами и камнями.

Вход в тоннель караулили гвардейцы в до блеска надраенных кирасах и шлемах, тут же крутилось четверо неприметных типов в цивильном платье. Кого-то из пытавшихся пройти этим путем горожан останавливали для расспросов, кого-то и вовсе без лишних разговоров поворачивали назад. У меня вид оказался представительным, на меня внимания не обратили.

Я прошел тоннель и озадаченно огляделся. Вокруг возвышались глухие каменные стены – если от подножия холма были прекрасно видны шпили и золоченые звезды кафедрального собора, то здесь они прятались за соседними строениями. Пришлось бродить по узеньким улочкам, выспрашивая дорогу у встречных. И это было совсем некстати – мало того что меня почти никто не понимал, так еще и серая хмарь в небе понемногу сгущалась, непогода все сильнее накатывала на город, окутывала его низкими облаками и посыпала моросью.

Ну и конечно же арки, крутые лестницы, переходы и галереи. Отыскать главный городской храм оказалось непросто, да и потом я еще с четверть часа рыскал по округе в поисках резиденции его высокопреосвященства архиепископа Ольского и всего Сваами Фредрика. И ведь располагался четырехэтажный особняк с отделанным мраморной плиткой фасадом и арочными проемами окон буквально в двух шагах, а наткнулся на него почти случайно.

У входа в резиденцию стояли два гвардейца в цветах герцога, еще парочка их сослуживцев прохаживалась в отдалении. Здешний архиепископ обладал лишь духовной властью, собственных наемников он не содержал.

Особняк встретил тишиной. Там не заламывали руки встревоженные просители, не суетились клерки и растрепанные писари, не носились сломя голову мальчишки-посыльные. Священнослужители и монахи следовали по своим делам без всякой спешки, в просторных коридорах с высокими потолками царило поразительное спокойствие.

Прежде чем я успел толком оглядеться, рядом невесть откуда возник священник в простой черной сутане.

– Чем-то могу помочь, сын мой? – спросил он.

– Подскажите, отче, с кем следует поговорить касательно аудиенции у его высокопреосвященства?

Мой вопрос удивления не вызвал, священник указал на одну из дверей.

– Прошу, проходите.

В кабинете скучали два монашка. Выслушав меня, один выудил из папки заполненный наполовину лист и без всякой охоты макнул в чернильницу заточенное перо.

– Вас внесут в список ожидания, сеньор…

Не было никакой уверенности, что вечером этот лист не используют для растопки очага, а то и чего похуже, но раньше времени я звенеть монетами не стал и для начала представился:

– Филипп Олеандр вон Черен, магистр-надзирающий Вселенской комиссии по этике.

Это заявление произвело воистину удивительный эффект: монашки уставились на меня во все глаза, словно я был юной девицей, задравшей вдруг перед ними подол платья.

– Могу я взглянуть на ваши бумаги, магистр… – неуверенно произнес юноша, откладывая перо.

Я выложил на стол пакет документов. Монашки на пару распотрошили его и разобрали мои грамоты, внимательно изучили подписи и печати, а после, удовлетворенные увиденным, предложили немного подождать в коридоре.

– Мы сообщим о вашем визите его высокопреосвященству, – сказал один из них.

Я кивнул и покинул кабинет, изрядно обескураженный тем интересом, что вызвало появление моей скромной персоны. Немного даже встревожился, но по здравом размышлении пришел к выводу, что для беспокойства нет причин.

Монашков заинтересовал не сеньор вон Черен, а магистр Вселенской комиссии. Едва ли мои коллеги здесь в таком уж большом почете, но кто знает, какие у них отношения с церковью? Быть может, есть некая негласная договоренность с канцелярией архиепископа?

Прохаживался по холлу я никак не менее получаса, а потом все тот же священник, что встретил на входе, пригласил подняться на третий этаж. Оружейный ремень с кинжалом, шпагой и волшебным жезлом пришлось оставить караулившим лестницу гвардейцам. Заодно избавился от плаща и шляпы.

– Его высокопреосвященство примет вас немного позже, – оповестил меня провожатый, заведя в просторную комнату с мягкими диванами.

Я кивнул и занял удобное кресло у широкого окна. Помимо меня аудиенции ожидали почтенный сеньор в летах, краснощекий холеный толстяк с золотым знаком Торговой гильдии и молодой черноусый дворянин в дорогом камзоле из зеленого бархата, при шпаге и кинжале.

В итоге пришлось проторчать в приемной больше часа. Но жаловаться было грех: секретарь пригласил меня вторым, стоило только выйти от его высокопреосвященства купцу.

Архиепископ Ольский и всего Сваами Фредрик был высок, сутул и лыс. А еще – благостен и добродушен; в уголках глаз и рта залегли глубокие морщинки. Невольно вспомнились слова отца, полагавшего своих улыбчивых собратьев куда более гибкими и опасными, нежели закосневшие в догмате веры святоши.

– Ваше высокопреосвященство… – склонился я, целуя золотой перстень.