Кино для взрослых - Евгений Игоревич Новицкий

что на это можно ответить? Это как в фильме «Большая руда»: «Ну как оно?» — «Тридцать три». — «Что «тридцать три»?» — «А что «как оно?»

— Мне сейчас не до шуток, не до анекдотов! — вспылила Вера.

— Мне как будто до шуток, — горько усмехнулся я.

— Я вижу, что как раз тебя вообще ничего не заботит!

— Вера, говори прямо. Что тебе от меня надо?

— Не придуривайся! Ты сам все понимаешь.

— Ты лучше скажи. Вдруг я что-то не то понимаю…

— Ну как хочешь, — прошипела Вера. — Ты ведешь себя безнравственно, — добавила она более спокойно.

— Это ничуть не прямее, — сказал я. — Такие же ничего не значащие слова. Если присмотреться, каждый ведет себя безнравственно.

— А к тебе и присматриваться не надо! Только ленивый еще тебя не осуждает.

— И кто этот ленивый? — поинтересовался я. Вера вскочила и хлопнула ладонью по столу:

— Ну хватит! Ты можешь говорить серьезно? Ты даже мне уже становишься… — Она замолчала.

— Омерзителен, — подсказал я.

— Я не хочу употреблять таких слов, но…

Я вздохнул:

— Что-то мне это напоминает. У нас уже был такой разговор. Дежавю.

— Что? — не поняла Вера.

— Дежавю. Французское словечко.

— Пижон, — неодобрительно бросила Вера. — Вроде уже не мальчик, а ведешь себя как какой-то распущенный стиляга.

— Вера! — рассмеялся я. — Не устаю удивляться, насколько ты живешь вчерашним днем. Никаких стиляг давно уже и в помине нет…

— Просто слово вышло из употребления, — отмахнулась Вера. — Но тип этот никуда не делся.

— И этот тип — я?

— Не в этом дело. Ладно бы ты просто… преклонялся перед Западом. У нас полно таких. Каждый второй. — Тут я удивленно вскинул брови. — В нашей среде, разумеется, — сразу поправилась Вера. — В киношной.

— Вера, — серьезно спросил я, — ты сталинистка?

Она снова — и еще громче! — хлопнула ладонью по столу:

— Если ты намерен меня оскорблять, я уйду! И вообще не буду с тобой разговаривать.

— Ну прости, — пожал я плечами. — Не думал, что тебя это оскорбит.

Я и правда не думал, что она обидится.

85

— Ладно, Вера, извини, — виновато сказал я и даже потушил сигарету. — Так о чем ты хотела поговорить?

— О твоих шашнях с этой твоей Воскресенской, но… — Вера махнула рукой. — Да мне в общем-то все равно. Делай что хочешь.

— Главное — «моей Воскресенской»! — делано возмутился я. — Это же ты мне ее привела.

— Если б я знала, что ты снова на нее накинешься, то не привела бы!

От этих слов я даже привстал:

— Что-что?! Что ты сказала?

— Что не привела бы, — повторила Вера.

— Нет, ты сказала: «снова»! Это как понять?!

Моя реакция, видно, напугала Веру.

— Успокойся, успокойся, — почти по-матерински заговорила она. — Это я так… Я имела в виду, что у тебя сначала с одной было, а теперь вот с ней…

Я обошел вокруг стола, взял Веру за руку и зашептал ей:

— Вера, Вера, пожалуйста, скажи мне правду! Это… Валя — это Варя?

Тут вскочила на ноги и Вера:

— Да нет, что ты! Это я ляпнула просто! Господи, какая чушь… Неужели ты мог подумать?..

— Ты сама сказала…

— Я не это имела в виду. Нет, Аркадий, нет, Варвара умерла — ты это прекрасно знаешь. Валентина не может быть ею!

— Прекрасно знаю, — тупо повторил я. — Да откуда я могу об этом знать? Я не был на похоронах — и никто не был. Никто ничего…

— Ну, хочешь, вместе сходим… на ее могилу? — предложила Вера с неуместной улыбкой.

— Нет, спасибо. — Я отстранился от нее. — Тем более это ничего не докажет. Подумаешь, могила… Внутрь мы ведь все равно не заглянем…

— Ой, да ты что говоришь-то такое! — Вера даже закрыла ладонями лицо. Я же продолжал механически рассуждать, словно в трансе:

— Впрочем, даже если бы мы раскопали, это бы тоже ничего… Вера, я кляну себя за то, что не участвовал во всем этом! В том смысле, что не приехал к Волнистому в тот же день, как он мне позвонил. А ведь я должен, должен был сам во всем убедиться… Но не убедился — и теперь мучаюсь.

— Ну, если это тебе так нужно, так для тебя важно, — залепетала Вера, — я могу… достать где-то справку, узнать… Где это делается — в загсе, наверное, по ее месту жительства…

— Не надо, — твердо сказал я. — Это тоже ничего не докажет. Мне уже теперь никто ничего не докажет. Особенно когда перед глазами теперь все время Валя…

— Но ты же не думаешь, что она… — зашептала Вера, теперь полуприкрывая ладонью рот.

— Не думаю! Но иногда все-таки думаю. Иногда меня начинают мучать сомнения, и это ужасно…

— Это просто нервы, — успокаивающе сказала Вера. — Скоро это пройдет.

— А если нет? — Я посмотрел на Веру так, словно ждал, что она вдруг раз и навсегда рассеет мои сомнения.

— Послушай, но ты же не можешь не видеть, что она очень отличается! Если ты придешь в себя, как следует присмотришься к ней, то поймешь, что это другой человек!

— Да, потому что она ведет себя совершенно по-другому. Ну так Варя была потрясающей актрисой — и ей ничего не стоило бы…

— Нет, нет. — Вера замотала головой. — Во-первых, не такой уж потрясающей… Извини, но я говорю это объективно, со стороны… А во‐вторых… Во-вторых, Валентина даже внешне на нее… То есть похожа, конечно, и даже очень, но… Но это другой человек, Аркадий! И все это видят, кроме тебя.

— Чушь! — выкрикнул я. — Ты меня совсем за дурака держишь? Все, слышать больше ничего не хочу!

И, обуреваемый гневом, я пулей вылетел из собственного кабинета.

86

Когда я подъехал домой, Валя сидела на скамейке у моего подъезда. Мне сразу стало легче на душе.

Я боялся, что после неприятного разговора с Верой еще больше стану присматриваться к Вале — но, видно, благожелательное воздействие этих бесконечно дорогих мне черт ее лица почти не оставляло места сомнениям и мучениям. И правда, сомневаться и мучиться я принимался, в основном когда Вали не было рядом…

Что ж, это еще одно доказательство того, что мне не надо отпускать ее от себя. Правда, она любит грубить, капризничать, противоречить — но это ничего. Можно подумать, кто-то из девушек этого не любит…

Я вышел из машины, не скрывая улыбки, подошел к Вале и крепко поцеловал ее в щеку.

— Как мило, — с усмешкой отозвалась она.

— Я бы мог и цветы захватить, но не думал, что ты здесь…

— Ладно, не оправдывайся, — сказала Валя, вставая со скамейки.

— А почему ты в платке? — спросил я. — Это