Последнее звено - Виталий Каплан

Один только раз он как бы между делом намекнул, что общак хранится совсем в другом месте. Я поначалу обиделся, потом вспомнил про «а подумать?». Сам я доверяю старику на все сто? Нет, где-то на восемьдесят-девяносто. Ну, и он, значит, в своем праве.

Я, конечно, не вел себя как обитатель президентского люкса в пятизвездочном отеле. Подметал полы, колол дрова, топил железное чудо техники – печурка хоть размерами и не вышла, а тепла давала вдоволь. Только все это занимало в день от силы пару часов. А потом? В потолок плевать?

Я все ждал, что Буня захочет приспособить меня к своим бандитским делам, – но тот вел себя, точно я гость. Это радовало, но и тревожило… Рано или поздно постояльцу придется расплачиваться. Не считать же платой изъятые гривны…

– Не стоит тебе пока в город соваться, – говорил Буня, заваривая сбитень. Это ответственное дело он не доверял никому.

– Думаешь, все еще ловят?

– Предполагаю, – кивнул он. – Я старый, битый и стреляный ворон. И меня смущает, что сыскуны уж совсем не чешутся. Здесь хоть и не столица, а приказные свою службу несут исправно. Такое происшествие, такую особу зарезали – и молчок. Странно, да? Ну, положим, градоначальник здешний зятя своего Лыбина тихо ненавидел и сейчас, наверное, тихо радуется. Но не может же он все на тормозах спустить. Ему же и в Кучеполь доложить пришлось. Думаю, и сам верховный князь в курсе. И где, спрашивается, награда за голову? Как-то мне все это не нравится. Объяснений не вижу. Нет логики. А я не люблю, когда ее нет.

Ну, про логику я уже и сам заметил. Логику Буня любил. Из него бы классный препод вышел. Правда, не уверен, что сдать такому удалось бы с первого раза.

А профессия у него была простая. Двадцать три года он прослужил писцом в Ученом Сыске. Начинал с того, что сидел на допросах и писал протоколы, а кончил тамошнюю карьеру смотрителем архива. Ну, и насмотрелся.

– Ты знаешь, – басистый Бунин голос звучал слегка удивленно, – все случилось как-то вдруг, в один день. Едва ли не в час. Вечером дело было. Вышел я из архива, запер дверь, сдал ключ стражнику у входа. Улица, весна, солнце заходит, в палисадах у кого-то уже сирень распускается… И вдруг меня как поленом по башке. Понимаю с удивительной ясностью: нет никакого Равновесия, все наши линии – это игра воображения, а великий Аринака, Носач этот – великий лжец.

– Почему Носач? – удивился я.

– Прозвище у него такое было, – отмахнулся Буня. – Сохранились о том легенды, есть записи в архивах. Только непонятно, с чего так обозвали. Носом он как раз не выделялся, самый обычный нос. Да главное-то не в форме носа…

– А в чем же?

– В том, что обманул он нас. Вот смотри – есть жизнь, с болью, с радостью, с бедами и с удачами… И это все рассчитать нельзя. И во всех шарах так. Где бы мы ни возродились – не тащим мы за собой груз прежней судьбы. И что с нами будет – слепая случайность. Кое-что, может, и зависит от нас, а сколько – мы ж не знаем. Вдруг больше, чем мы думаем? И потому – плюнуть на Равновесие да растереть. Можешь взять радость – бери ее, не бойся расплаты. Если и случится потом беда – она не из-за этой радости случится, а просто так… А мы, дураки, всего шарахаемся, линии себе ровные выстраиваем. Оттого и жизни у нас у всех – как мясо без соли. Боимся бед… А чего бояться, если все равно отвратить нельзя. Вот это я как-то сразу, мгновенно понял.

– Озарение, да? – Я откусил от кренделька, запил сбитнем, дававшим сто очков вперед любому чаю. На угощении Буня тоже не особо экономил. Маленькие стариковские слабости.

– Ну, можно и так сказать. Не слишком я люблю это слово, очень уж оно пышное. Но пускай. Пускай озарение. И думаешь, это меня первого так осенило? Архивы Ученого Сыска полны таких случаев. Есть даже специальное название: линейная слепота. Вроде как видел-видел человек линию умственными очами – и бац, ослеп.

– И что с такими делают?

Вопрос был отчасти риторическим. Я сам понимал, что ничего хорошего линейным слепцам ждать не приходится. Если Ученый Сыск – это какое-то здешнее подобие инквизиции, то еретикам уготован костер. Ну, может, учитывая мягкость нравов, пожизненное заключение. В компании с крысками.

– Ничего хорошего, – подтвердил Буня. – Их выдворяют из стран Круга. На выбор – восточные степи или южные пустыни. Судьба изгнанника, сам понимаешь, не слишком приятна. Где нет людей – там долго не протянешь. А где есть люди – там, скорее всего, тебя сделают рабом. Тем более что варвары не пылают к нам особой нежностью. Учение Аринаки полагают дичайшим вздором, оскорбляющим богов. А со странами Круга считаются только из-за силы оружия.

Тут я что-то недопонял. У аринакцев что, атомная бомба в кармане? Что может сделать средневековая армия, где высшее достижение – арбалет, против многотысячных войск? Чингисхан, как мне помнится, сто тысяч монголов собрал, разделил на десятитысячные тумены. И прошелся по Азии и Европе, как бульдозер по дачным домикам. Чем хуже здешние Чингис и прочие ханы? В Круг Учения, как я понимал, входит Элладская Держава, от которой давно уже откололись и славяне, и римляне, и готы… которые, впрочем, аринакство восприняли и в Круг входят. То есть – считаем, вся Европа. Малонаселенная, полудикарская Европа. Целых пятьдесят два города, как рассказывал еще боярин Волков. Учитывая, что средний здешний город наверняка по населению, как у нас какой-нибудь рабочий поселок… Мощная сила.

Ну да, еще Ближний Восток. Сирия, Ливия, Египет, Палестина, до сих пор блокированная войсками Круга. Большое еврейское гетто… оттягивает на себя немалую часть объединенных сил. Вот и получается – несопоставимо. С юга – ладно, что могут сделать дикие негры? А вот Восток… Восток – это же дело не только тонкое, но иногда и очень толстое. Ислама тут, конечно, не возникло, но монголы ведь доказали, что и без общей религии можно захватить полмира…

– Так вот, – продолжал Буня. – Особого выбора у меня не было. Или я живу как раньше, служу в Сыске, притворяюсь, прячу свои мысли – или гордо говорю, что думаю. Я выбрал третий путь. Просто ушел в бега. Думал, если надолго нигде не задерживаться, то и прожить удастся, и без вранья обойдусь. Не вышло. Долго рассказывать, но вот так мои странствия сложились, что стал «ночным». Думаешь, мне самому все это шибко нравится? Все эти грабежи, вымогательства? Я бы вместо этого стихи писал. Ты знаешь, Андрюшка, что такое стихи?

– Да так… – неопределенно пожал я плечами. Парню с моей биографией, наверное, со стихами соприкасаться не пришлось.

– Это такой способ складывать слова, чтобы отзывалась душа и чтобы внутри скрывались дополнительные смыслы, – пояснил Буня. – В Элладе было повсеместно до аринакского Учения. Да и в Риме отчасти. Потом, конечно, заглохло это дело, только в старых рукописях остались строки древних поэтов. Аринака объявил сие занятие неполезным для соблюдения линии. «Ибо стихосложение, – Буня назидательно поднял палец, – внушает человеку эфемерную радость, которая, по закону Равновесия, погружает затем его в истинную беду». Кстати, не только поэтов коснулось. Были в Элладе и художники, и скульпторы. Творили красоту, по сути, из ничего.