Венецианский контракт - Марина Фьорато

* * *

Однажды утром Фейра пришла к Сабато Сабатини и рассказала ему, что ей нужно. Она нашла его в кабинете, он разрезал алебастровую бумагу на листы нужного размера. Он молча выслушал длинный перечень, затем снял очки и почесал свои взъерошенные волосы.

– Фейра, – сказал он, – ты просишь невозможного. – Он вернул очки на нос. – Наш хозяин сейчас в самом разгаре работы над церковью и не потерпит переполоха в доме.

– Как ваши руки? – спросила его Фейра.

Сабато Сабатини растопырил пальцы и взглянул на них так, словно видел впервые. Шелушение и раздражение почти полностью прошли – кожа стала гладкой и чистой.

Фейра приподняла брови.

Он вздохнул.

– Ну хорошо.

Фейра не пошла к Палладио в то утро. Вместо этого она попросила Корону Кучину наполнить огромный глиняный горшок поташем и гусиным жиром, которым она заделала щели в каждом окне, и крепко закрыла обе створки, связав их бечевкой. Приближалась зима, так что никто из домочадцев не стал возражать. Когда Палладио начал ездить на место строительства на Джудекке, Фейра попросила Сабато возить его туда в гондоле с felze – черным навесом, чтобы ограничить контакт с воздухом. В больших покоях она велела выстирать и обработать дымом постельное белье хозяина, а занавеси натереть камфарой. Фейра сделала порошок из алоэ, ароматического бальзама и каламита. Она смешала компоненты в ступке, добавив розовой воды из Дамаска, и сделала из этой пасты небольшие продолговатые брикеты, чтобы класть их на камины.

Она заперла задние двери, к которым обычно приходили торговцы со стороны отвратительной свалки, и настояла на том, чтобы все посетители – знатные и простолюдины – входили через главные двери на площади под золотым циркулем. Главные ворота вели в небольшую прихожую, где хранились плащи, шляпы и трости, за которой находились другие двери, всегда открытые. Фейра очистила небольшой гардероб, подмела каменные плиты и усыпала их тростником, смоченным в руте с поташем, затем сбрызнула кассией, уксусом и розовой водой. В стенных нишах она поставила свечи, которые сделала сама из древесной золы, бараньего жира и воды, наполнив каждую из них стружкой древесной смолы из своего пояса. Каждый посетитель должен был пройти через задымленный холл и почистить обувь на тростниках и травах.

Фейра велела строго следить за тем, чтобы дверь на улицу открывалась только после того, как будут закрыты двери, ведущие в дом, а когда открываются двери, ведущие в дом, двери на улицу должны быть закрыты.

Палладио, даже если и замечал эти меры предосторожности, ничего не говорил. Его ничего не беспокоило, если не отвлекало от работы.

И ничто не отвлекало до той самой ночи, когда ему показалось, что чума все-таки явилась за ним.

Была глубокая ночь, и резкий стук в дверь пробудил Фейру от кошмарного сна.

Заспанная, она открыла дверь и увидела Сабато Сабатини в ночной рубашке, жмурящегося в свете свечи.

– Иди и посмотри, – произнёс он.

Она вздрогнула от этих слов, но без возражений последовала за ним сквозь причудливые тени освещенной свечой лестницы.

Сабато отчаянно шептал ей на ухо, пока они спускались.

– У хозяина жар, у него на коже появилась опухоль – величиной с мушмулу.

Фейра чуть не споткнулась, оцепенев от дурного предчувствия, но овладела собой.

– А пальцы – они почернели? – спросила она.

Сабато покачал головой с всклокоченными седыми волосами.

– Не знаю.

Покои хозяина находились двумя этажами ниже мансарды, где располагалась её комнатка. Фейра каждый день разжигала там камин. Подойдя к огромной постели на четырёх опорах, она раскрыла тяжелые, смазанные камфарой занавеси. На кровати лежал, скорчившись, хозяин в своём ночном колпаке и рубашке; его лихорадило, борода и волосы намокли от пота. Но девушка не пала духом. Лицо у архитектора раскраснелось, на нём не было и следа тёмного, землистого цвета, как у человека, иссушенного чумой; пальцы у него оказались розовыми, а когда она надавила на их огрубевшие кончики, кровь прилила обратно к ним. Попросив Сабато подержать свечу, она осмотрела его подмышки. Хотя и мокрые от пота, они были нетронуты.

Не задумываясь о приличиях, она собиралась приподнять его рубашку и исследовать пах, когда увидела опухоль, о которой говорил Сабато. Она выступала со стороны левого колена, желтая и плотная, как айва. Фейра вздохнула с облегчением. Это не чума. Но радоваться было рано: её хозяин был стар и находился во власти смертельно опасной горячки.

Корона Кучина, которая принесла немного граппы для хозяина, со звоном поставила поднос возле кровати и принялась осенять себя крестным знамением так быстро, что рука замелькала на груди.

– Это чума? Это конец? – простонала она.

– Нет, – коротко ответила Фейра, возвращая ей граппу. – Унесите, это ему вредно. Вскипятите, пока не появятся пузырьки, а затем принесите обратно.

Ей показалось, что она знает причину опухоли. Палладио страдает подагрой. Она распознала болезнь ещё в тот первый раз, когда увидела, как он, прихрамывая, исследовал руины на Джудекке – в день, когда умер её отец. Опухоль на колене, набухшая из-за жидкости, скопившейся в суставе, нагноилась, и её нужно вскрыть. Вздохнув, она сняла свой пояс и выложила все необходимое. Если бы она заботилась о нем, Палладио никогда не дошел бы до такого состояния.

Она нагрела свой серебряный скальпель на свече и отложила его остынуть. Затем достала немного драгоценной буквицы и лимонной мяты для заживления ран, потом оторвала кусок простыни и посыпала его известкой. Всё готово.

Обуреваемая ужасающим воспоминанием, она вскрыла опухоль и наблюдала, как вытекает зеленоватый гной. Она подождала немного и смочила рану горячей граппой, которую принесла Корона Кучина. Затем достала иголку и нитку и смочила их в граппе.

– Боже милостивый! – произнесла кухарка, внимательно наблюдая за её действиями. – Неужели ты собираешься заштопать нашего хозяина, как подушку?

– Держите его ногу, – сказала Фейра вместо ответа, – а если он проснётся, влейте ему в горло остаток граппы.

В османском обществе алкоголь был под запретом, но в больницах разрешалось использовать его как лекарство. Во дворце Топкапы слуги третьего двора притворялись больными, чтобы попасть в больницу и выпить вина. Фейра хмуро улыбнулась своим воспоминаниям и нагрела иголку в пламени свечи, на этот раз не остудив её – так легче прижечь рану – затем она стала зашивать, аккуратно, стежок за стежком. Как учил её Хаджи Муса, она поддевала смоченную в вине нитку под каждым стежком, чтобы закрепить его. Сделав узел и отрезав нитку, она открыла кожаный футляр на своем поясе и посыпала рану толченым стеклом, наложила сверху буквицу и перевязала ногу льняным лоскутом, покрытым известью. Палладио не приходил в сознание.