Неизвестный Есенин. В плену у Бениславской - Сергей Зинин

«Товарищ Галя! — писал А. Сахаров. — Сережа чувствует себя превосходно. Совершенно спокоен — ни дебошей, ни галлюцинаций. Хороший сон, хороший аппетит. Его ничто не волнует, и в Москву он едва ли собрался бы, если бы не ликвидация «Стойла», которая происходит так скоропалительно. Сергей подозревает в этом злой умысел Мариенгофа, потому что Анатолий едет за границу. Поэтому в конце будущей недели мы с Сережей будем в Москве. С товарищеским приветом. 2. V.24 г. А. Сахаров».

Немного лукавил и Есенин, который в начале мая, после встречи с М. А. Гецовым, писал Бениславской: «Погода была скверная. Настроение от безденежья — тоже. На днях получу. Главным образом грустен потому, что дьявольски растолстел».

После летних встреч в Ленинграде отношения между Есениным и Сахаровым изменились. Когда Есенин был на Кавказе, Александр зашел в гости к Бениславской. Был веселым, приветливым. Прочитал стихи, которые прислал Есенин. Они ему очень понравились. Затем как-то сник, после молчания тихо проговорил, что Сергей оказался свиньей, так как ни одного письма ему не прислал.

Есенин стал опасаться за сохранность своих рукописей. 12 декабря 1924 г. напоминал Бениславской: «Привезите вещи из Питера, у Сашки они, вероятно, мешают». Сообщил, что в Ленинграде будет жить у художника Соколова, а не у Сахарова. Такое решение обрадовало Галину. Она писала 20 января 1925 г. Есенину из Ленинграда: «Да, у Сахарова Вам не надо жить, мещанское болото у него и вообще плохо. Мы с Катей даже ночевать не захотели у них». И продолжала настаивать: «Не нравится только мне, что Ваши письма у Сахарова не заперты даже. Безобразие. Забрать бы у него — да он не даст ведь».

Взять есенинские рукописи у Сахарова оказалось делом сложным.

При встрече на квартире Бениславской Александр стал упрекать Есенина за длительное молчание. Тот, не поняв, ответил: «Так ты б зашел бы сюда. Здесь всегда все обо мне знают». Сахаров насупился и пробормотал: «Здесь-то здесь, а я ничего не знал».

«К этому времени, — вспоминала Бениславская, — он определенно невзлюбил меня. Когда Сергей Александрович начинал говорить обо мне как о друге и пр., Сахаров всегда иронически улыбался и молчал».

Возможно, что Бениславская чрезмерно сгущала краски. Сам Сахаров в воспоминаниях корил себя за то, что недостаточно заботился о поэтическом даровании Есенина, при этом справедливо отметил большую заслугу Галины Бениславской: «Друзей у Есенина вообще было много, особенно когда он располагал крупным гонораром, а ведь есенинская строка котировалась на червонцы… Друзей же настоящих было мало, кроме Галины Бениславской и еще некоторых товарищей, назвать трудно».

Семейные отношения Есенина с Бениславской не выдержали испытания. Галина хотела быть единственной у Есенина, хотя и понимала, что в огромном сердце поэта обязательно найдется место и для других женщин. Уже современникам было очевидно, что поэт не ей посвящал стихи и не ей дарил цветы. Галине досталась участь «заботницы» о поэте, изредка получающей от него теплое слово и нежный взгляд.

На Бениславскую свалилась огромная ответственность не только за себя и Сергея, но и за живших с нею двух сестер поэта: Катю и Шуру, к которым добавились и родители Есенина, нуждавшиеся в постоянной поддержке из-за трудной жизни в деревне. Сама Галина зарабатывала немного, поэтому приходилось бегать по редакциям журналов и издательствам, выбивая гонорар за опубликованные есенинские произведения. Гонорар выдавали как милостыню, при этом выплачивали не полностью, а частями, за чем приходилось ездить, порой не имея возможности даже оплатить проезд на трамвае. Случалось, что во время безденежья Есенин, живший иногда вне дома, в письмах и телеграммах требовал: «Высылайте денег», не беспокоясь, где их достать.

Торговаться Есенин в редакциях не любил из-за личной гордости. Он твердо знал одно — как профессионал он должен получать за свои стихи деньги. Всякое его хождение по редакциям за гонорарами отражалось на его творчестве. «И кто знает, — вспоминала Г. Бениславская, — кто высчитает — сколько стихотворений могло родиться за счет энергии, потраченной на это добывание. Ведь когда он добивался чего-либо в этом плане, то, вероятно, один он до конца знал, чего это ему стоило, какого нервного напряжения, тем более что в добывании этом он видел что-то унизительное для себя, для своей независимости».

Так было с договором об издании собрания сочинений, когда поэт согласился с требованиями Госиздата о выплате ему 6 тысяч рублей гонорара, и только вмешательство Кати и Наседкина, человека в этих делах бывалого, позволило получить от Госиздата 10 тысяч.

Со стороны казалось, что Есенин живет на широкую ногу. Он имел свою долю в кафе «Стойло Пегаса», получал гонорары за публикации стихотворений и выступления на литературных вечерах. На самом деле поэт часто попадал в очень стеснительные положения из-за отсутствия денег, так как возле него всегда толпились не только почитатели есенинского поэтического дара, но и различного рода прилипалы, любители за его счет выпить и нагуляться в разных компаниях.

Есенин получал приличные гонорары, но значительно ниже, чем Демьян Бедный. В минуты безденежья Сергей дома объяснял и доказывал Галине, что это несправедливо. Его голос громко звучал в комнате:

— Нет, скажите мне, почему я, русский поэт, должен сидеть без денег, в то время как Демьян Бедный получил в Госиздате 35 000 рублей!

Галине приходилось объяснять, что таких денег Демьян Бедный, возможно, и не получал, что это выдумки завистников его славы, хотя прекрасно понимала, что государство всегда будет поддерживать тех, кто ему служит и слагает подходящие песни.

Есенин, не слушая ее, начинал повторять безадресно:

— Отдай, отдай мои деньги!

Побывав в Грузии, он любил рассказывать:

— Вот в Грузии поэтам хорошо: Совнарком грузинский заботится о них, точно о детях своих. Приедешь туда — как домой к себе. А у нас что?

«Благодаря этому положению, — делала вывод Г. Бениславская, — он озлобился и стал бесцеремонным, ему стало все равно, где и как получать деньги, он чувствовал свое право на них: раз это право не признают, раз в этой области царит несправедливость — значит нечего играть в благородство. Очень чуткий ко всякой несправедливости, порывистый как в увлечении, так и в разочаровании, он и здесь быстро пришел к крайности. Раз обижают, обманывают — значит надо бороться и защищаться».

Есенин стал публиковать одно и то же стихотворение в нескольких газетах и журналах. Практика перепечатывания одного и того же произведения в разных изданиях встречалась в то время нередко. В. Шершеневич, зная это пристрастие Есенина, вспоминал, что тот «считал личной обидой для себя, если он одно и то же стихотворение печатал меньше, чем в пяти-шести сборниках. Мы его всегда упрекали:

— Сережа! Восьмой раз печатаешь!

— Ну уж и восьмой?

— Ну вот, смотри: в пяти сборниках — раз, в журнале — два, в двух изданиях такой-то своей книги! Итого — восемь!