Блаженство греха - Энн Стюарт

— Не сопротивляйся, Рэчел, — снова прошептал он и просунул длинные пальцы между ними, прикасаясь к ней. — Дай это мне, Рэчел. Прекрати бороться. Ну же.

Оно ударило ее с силой взрыва, и она закричала. Он закрыл ей рот своим, выпивая ее крики, но оно не остановилось, это нечто, волна за волной захватывающее ее тело и раскалывающее его на части. Она почувствовала, как он кончил глубоко внутри нее, и это вызвало еще одну серию горячих, яростных, потрясающих тело спазмов. Она не могла дышать, не могла видеть и обмякла на кровати, пылая всем телом.

Он вышел из нее, отстранился в темноте, и на миг показалось, что это могила. Безмолвная, тихая, пугающая.

Вспыхнула, освещая его лицо, зажигалка. Он прикурил сигарету. Она попыталась сосредоточиться на выражении его лица, но глаза ничего не видели. Неудивительно. Все тело отказывалось слушаться. Она попыталась поднять руку, чтобы убрать волосы с лица, но та дрожала так сильно, что пришлось уронить ее на кровать.

Рэчел повернула голову, чтобы посмотреть на него. Он показался ей каким-то странным, отстраненным, почти озадаченным и смотрел на сигарету так, словно та могла ответить на все вопросы.

— Неплохо, — раздумчиво пробормотал он. — Если так хорошо в первый раз, представь, каково будет, когда мы немножко потренируемся.

Ей хотелось прикрыться чем-нибудь, но она не могла пошевелиться. Ничего не могла, только лежать и дрожать.

Люк накинул на нее простыню, нежными руками подоткнул ткань вокруг дрожащего тела.

— Здесь не холодно, — мягко заметил он.

Рэчел не могла ничего сказать, слишком сильно ее трясло.

Он резко затушил сигарету. Лег, обнял, крепко прижимая к себе. Так крепко, что она вдруг почувствовала себя в безопасности.

И расплакалась.

Самодовольный осел, сказал, что не даст ей спать. Да только не учел кое-чего, в том числе и того, что, начав плакать, она не остановится, пока не доведет себя до полного изнеможения.

Плакать она не умела. Очевидно, потому что и практики большой не имела, и презирала это дело не меньше, чем секс. Громко всхлипывала, давилась слезами, хлюпала носом, колотила по кровати. Била его, себя. Он не обращал внимания на ее буйство, просто обхватил крепко и держал, пока она бесновалась и неистовствовала. Ничего членораздельного она не произнесла, что его не удивило. Там, где она оказалась — в горней обители боли, которой так долго избегала, — слова были не нужны.

Так она и уснула, плача. Люк и не представлял, что женщины так могут. Время от времени Рэчел всхлипывала, порывисто вздыхала, вздрагивала, но потом затихала и погружалась в сон. Люк попытался ослабить объятия, но она вскрикнула, и он просто прижался к ней, подложив руку ей под голову и нежно поглаживая мокрое от слез лицо.

Все случилось именно так, как и планировалось. Он уложил ее в постель и заставил испытать оргазм. Низвел до своего уровня, самого примитивного человеческого уровня, и при этом разрушил все ее защитные барьеры.

И теперь ему вдруг перестало казаться, что идея была такая уж замечательная.

Во-первых, он так и не добрался до финиша. Люк привык регулировать уровень возбуждения, к тому же доступных и осмотрительных женщин в пустыне Нью-Мехико не так уж и много. Он научился извлекать максимум удовольствия из каждого совокупления, и порой этого хватало на месяцы.

Но только не в этот раз. Во-первых, он не смог полностью сосредоточиться на собственном удовольствии — отвлекался. В постели с женщиной. Люк обычно думал не головой, но Рэчел Коннери сумела задействовать оба его органа. Хорошо еще, что у него нет сердца, а то она и его бы впутала.

Пожалуй, весь его план по ее развращению оказался ошибочной затеей. Рэчел — женщина сложная, слишком умная — что не на пользу ей самой — и слишком ранимая — что не во благо уже ему. Люк не любил таких женщин. Ему нравились другие — ушлые, бойкие, энергичные, дерзкие, которые берут, что хотят, и оставляют, что им не нужно. Еще ему нравились ласковые и нежные, невинные и беспомощные, которых требуется холить и лелеять.

Рэчел не подходила ни под одно из этих определений. И чем изощреннее и продуманнее становились планы по ее нейтрализации, тем большую власть над ним она, похоже, приобретала. И вот теперь, лежа в его объятиях, обессиленная сексом и слезами, она держала его куда крепче, чем раньше.

Может быть, стоит пожертвовать деньгами Стеллы, только чтобы избавиться от нее, забыть и…

Она вздрогнула во сне и уткнулась лицом ему в плечо. Снаружи все еще неистовствовала буря, о которой он почти забыл. На короткий миг Люк закрыл глаза, представил, как торнадо подхватывает дом, фургон и уносит в никуда. Или, если повезет, в страну Оз.

Да только этому не бывать. Жизнь не дает легких решений, и даже если они окажутся в стране Оз, Стелла тоже будет там в роли злой ведьмы.

Еще один порыв ветра налетел на фургон, и кровать задрожала. Рэчел ничего не заметила, погруженная в глубокий, без сновидений — а может, и с ними? — сон. Бедная малышка Дороти, которая не может найти дорогу домой.

Что до него, то он прекрасно знал свою роль. Не бессердечный Железный Дровосек, он — Волшебник, обманщик, мастер пустых обещаний и цветистой лжи. Он не то, что нужно Рэчел, не то, что нужно кому-либо вообще. И рано или поздно он исчезнет, свободный, ничем не обремененный, чтобы проживать нечестно добытые денежки.

Дождь поутих до мягкого стука по металлической обшивке фургона и уже не лил сплошным потоком. Снаружи парко, мокро. Люк знал, что должен уйти — от нее, от цепких рук и длинных ног, от приглушенных сонных всхлипов и надежд. Но больше всего — от собственной, крепнущей день ото дня привязанности.

Вторая попытка выбраться из объятий закончилась успехом. Рэчел пыталась удержать его, но он высвободился прежде, чем до нее дошло, что происходит, и она со вздохом уткнулась лицом в смятые простыни.

Люк схватил пачку сигарет, застегнул джинсы и вышел под дождь без рубашки, босой, не заботясь о том, что может наткнуться на каких-нибудь болотных тварей. Голодный крокодил менее опасен, чем объятия Рэчел.

Дождь уже превратился в морось, почти в туман. Он смог зажечь сигарету, прикрыв ее ладонями, и зашагал по тропинке, подальше от фургона, который наполовину скрывался старым домом, подальше от места, которое всегда ненавидел.

Пошел туда, куда идти совсем не хотелось.

Сарай обвалился больше десяти лет назад. Люк сам пытался сломать развалюху в тринадцать лет, и Джексон избил его до крови. Тогда сарай был достаточно крепким, но ветер, погода и болото сделали свое дело. Сейчас от него осталась всего лишь куча гнилых досок и балок. Мать повесилась на одной из этих балок, и это он нашел ее. Ему было восемь, и именно тогда он понял, что убьет Джексона Бардела.

Эта старая сука Эстер, бывало, говорила, что его мама будет бродить тут привидением, обитать в старом сарае. Что она никогда не успокоится, потому что совершила такой великий грех. Люк тогда не мог засунуть эти слова старухе в глотку, а теперь ему было все равно. Где бы ни была его мать, она не обитает в этих гниющих развалинах. Мери-Джо в каком-то другом, чудесном месте, он знал точно. Такое место должно где-то быть, как должна быть справедливость хоть для кого-то в его жизни.