Час гончей - Мэри Блум

неподалеку от Летнего сада. Смотритель, благообразный старичок с клиновидной бородкой, без лишних вопросов, лишь взглянув на мою печатку, отворил нам ворота и с явным облегчением пропустил на территорию. Сообщив, что посылку трогать не рискнул, он остался в своей сторожке, мы же с Глебом отправились на нужную аллею, которую я отлично помнил.

Вокруг было темно, тихо и пусто — лишь статуи светлыми пятнами выделялись среди густой зелени. На скамейке в самом центре обнаружилась довольно вместительная светлая коробка, к которой сверху была прикреплена записка «для мессира Павловского». Правда, текст был напечатан, а не написан от руки. Но кто знает, какие у них там завелись традиции, пока я столько лет жил в деревне.

На вес находка оказалась очень легкой — по ощущениям, вообще пустой. Оторвав записку и полосу скотча, я развернул картонные створки, и, словно в нетерпении, из коробки вырвался черный воздушный шарик и полетел в темное небо, стремительно сливаясь с ним. В тот же миг за спиной раздался сухой зловещий скрежет — и мраморная статуя, как оживший голем, сошла прямо к нам с постамента. А затем с диким скрежетом еще одна и еще — и так по всей аллее, пока не спустились все. Следом эти произведения античного искусства удивительно прытко для тех, кто только научился ходить, направились к нам, отрезая от выхода своими массивными телами и глядя пустыми глазницами.

— Чего им надо? — озадачился рядом Глеб.

А что может быть надо куску мрамора? Ровно то, что надо тем, кто его оживил. Приглядевшись, я различил россыпь темных точек на белоснежных туловищах, руках и ногах, въевшихся в них как черная плесень. Фигуры оказались густо измазаны анаморфами, которые, похоже, пропитали статуи до самых каркасов, оживив безжизненную мраморную плоть. А ведь анаморфы — это вообще-то недешево. Это ж как меня надо не любить, чтобы столько на меня потратить? Я даже немного польщен.

Памятники культуры двигались как гопники гурьбой. Куда ни поверни, они были повсюду, окружая нас в кольцом. Один раскинул мраморные объятия, другой занес для удара мраморную руку — я бы даже не удивился, если б третий попросил закурить.

— А знаешь, что самое ироничное? — я повернулся к другу.

— И что? — отозвался он, подхватывая очень кстати брошенный ремонтниками лом.

— Что мы и правда хотим каждый раз по-хорошему, а выходит как обычно.

— Знаете, господа, — сверкал бляхой на груди знакомый полицейский, — вот смотрю на вас и думаю, что надо ввести такой термин в закон, как столицевредители. Это те, кто занимаются столицевредительством, — любезно пояснил он. — Как вы. Летний сад-то чем вам не угодил? Такое красивое место. Было…

Вопрос был скорее риторический, так что мы просто отряхнули с рукавов мраморную крошку — прямо на пол уже ставшего родным полицейского участка на Миллионной улице, куда нас доставили сразу после того, как проблема была устранена. В буквальном смысле — вместе с ее носителями, чьи отбитые останки теперь разбросаны по всей аллее.

— Камня на камне не оставили, — сокрушался полицейский.

«Ну вообще, там пара камней осталась, — ухмыльнулся мой полудурок. — Пьедесталы как минимум на месте.»

Оставалось только позавидовать тупости тех, кто думал, что какими-то статуями можно убить меня. Я толком и Темнотой не пользовался — хватило простых мускульных усилий. С работой мессира даже спортзал не нужен, чтобы держать себя в форме.

— Конечно, статуи к вам полезли, — смаковал глава участка. — Почти три века стояли спокойно, а вот к вам взяли и полезли. Наверно, поняли, какие вы особенные… Что дальше, Медный всадник за вами погонится? Тоже ему башку отобьете?

Что-то подсказывало, что с Медным всадником простым ломом не справиться — там как минимум нужна паяльная лампа.

Взгляд упал на часы, висящие над входной дверью участка — дальше коридора нас сегодня не пригласили.

— В камеру я вас не поведу, — заявил полицейский, — все равно вас как всегда придется скоро выпускать. И в кабинет к себе не поведу — испачкаете, а потом за вами мыть. Так что мы просто постоим здесь, дождемся, когда вас кто-нибудь в очередной раз вытащит, и поедете дальше. Еще что-нибудь крушить…

Время уже близилось к полуночи. По Летнему саду сейчас наверняка расхаживают отряды Синода, вылавливая среди раскрошенных тел остатки анаморфов. Мы же до выяснения всех обстоятельств застряли в обители закона и порядка — хотя скучающая мина главы этой обители как бы намекала, что застрял тут скорее он. И на самом деле очень радовался новой встрече с нами — это ж сколько поводов похохмить.

— В столице же столько красивых мест и столько полицейских участков, — не останавливал он свой стендап. — Будьте любезны, выберите в следующий раз что-нибудь подальше от меня… А может, вообще в отпуск съездите?

Где-то посреди этой увлекательной речи у него зазвонил смартфон, и, судя по отголоскам беседы, на том конце подтвердили, что в статуях реально были анаморфы.

— А знаете, что меня больше всего поражает, — продолжил глава, едва экран погас, — что бы вы ни творили и куда бы ни врезались, вы всегда оказываетесь совершенно ни при чем. Что за редкий такой талант, не пойму?

Вместо ответа мы стряхнули остатки мраморной крошки с плеч на его истоптанный пол.

— Я бы пожелал, господа, — полицейский лично распахнул перед нами дверь, — с вами снова не встречаться, но я уже понял, что это невозможно. Главный вопрос: что вы разнесете в следующий раз? Ума не приложу. Удивите меня…

На этом его стендап наконец завершился, и мы вышли в темноту столицы. Однако стоило пройти всего пару шагов, как нас окликнул знакомый голос из стоявшего неподалеку светлого внедорожника.

— Господа, — ступил следом на тротуар барон Ольховский, — добрый вечер!

Немного удивившись столь поздней встрече, мы подошли к нему. Садомира я не видел довольно давно — с тех пор как на следующий день после Гончей завез ему его чудесный поисковой шарик и поблагодарил.

— Ну что вы, — сказал он тогда, — я всегда готов помочь сыну моего друга. Вы же знаете, Константин, я на вашей стороне.

С тех пор, насколько мне известно, барон был в своем загородном имении и даже прислал нам оттуда корзинку с дичью, озадачив Улю вопросом, как готовить лося.

— Надеюсь, вы в порядке? — отцовский приятель участливо оглядел нашу чуток побелевшую одежду.

— Откуда вы узнали? — спросил я.

— У меня везде есть уши. Еще со времен Ночных охотников… Может, вас подвезти? — добавил он.

— У нас там машина, — Глеб махнул в сторону Летнего сада, у которого сейчас и без нас было довольно много машин.

Любители потереться о статуи, казалось, подняли на ноги полстолицы: и полицию, и Синод. У меня много критиков и много недоброжелателей, много,