Тайный дневник да Винчи - Анхель Гутьеррес

Люди умирали тысячами в Париже и других городах, например, в Нанте или в департаменте Вандея.

Григорианский календарь отменили и ввели вместо него революционный республиканский календарь с новыми названиями месяцев, такими как термидор, флореаль, нивоз или жерминаль.[25]Робеспьер мечтал создать Республику Добродетели, в действительности же, не отдавая себе отчета, утвердил во Франции модель порочного государства, основанного на принуждении и беззаконии. На смену человеколюбию пришла звериная жестокость, общественный идеализм преобразился в мстительную одержимость, патриотизм переродился в безумие и слепой фанатизм.

Робеспьер ненавидел не только католическую церковь, но отвергал саму христианскую религию и духовные ценности, проповедуемые ею. Храмы в Париже закрывались, богослужения запретили. Процесс дехристианизации волной прокатился по всей территории Франции. Философия Руссо нашла выражение в культе Верховного существа, представлявшего собой форму светской религии, признававшей бытие Бога как создателя Вселенной и управителя мира. Новая государственная религия опиралась на этическую концепцию франкмасонства, и Робеспьер ввел ее как альтернативу иудаизму и христианству, а также культу Разума, учрежденного Эбером. Радикал Эбер, вождь народного движения в Париже, и представитель «умеренных» Дантон попытались склонить правительство на свою сторону. Эбер имел сильные позиции в Конвенте и Парижской Коммуне. К счастью, генерал Журдан преподнес Франции первые победы над противником на внешних фронтах. В начале 1794 года республиканские войска перешли в наступление. Со стороны казалось, что власть Робеспьера незыблема как скала, но на деле она висела на волоске…

Жизор, 2004 год

Мадам Бонваль жила на северо-восточной окраине города, неподалеку от вокзала. Они отправились к ней на машине сторожа. Альбер ехал по узким улочкам, мастерски лавируя между автомобилями, припаркованными как попало.

На выезде из усадьбы Каталина обратила внимание на явление, в общем-то совершенно банальное. На развилке, где начиналась грунтовая дорога, ведущая от шоссе к шато, на обочине, стояла машина. В окрестностях довольно часто встречались туристы или жители города, выезжавшие на природу, как правило, целыми семьями, останавливаясь в каком-нибудь живописном местечке, чтобы подышать свежим воздухом. Однако водитель той машины не вышел прогуляться и не возился под капотом, что было бы естественно, если у него случилась авария. Он просто сидел в салоне и чего-то ждал. Впрочем, строго говоря, его поведение совсем не выглядело странным: возможно, машина действительно неисправна, и водитель дожидался аварийную службу. Несмотря на логичное объяснение, Каталина подалась вперед, пытаясь посмотреть в зеркало заднего вида и почти не сомневаясь: машина тронется с места, едва они проедут мимо. Разумеется, ничего подобного не произошло: автомобиль спокойно стоял на прежнем месте. А что, собственно, она хотела? Или она тоже заболела манией преследования? И не собиралась даже. Хватит в семье и одного параноика.

И все-таки Каталина не удержалась, оглянувшись еще раз, когда они подъезжали к центру города. Альбер, заметивший, как она жадно следит за дорогой через зеркало заднего вида, теперь спросил, не опасается ли она слежки. Каталина поспешно ответила: «Нет, конечно. Какая чепуха!»

Неожиданно Альбер затормозил и сказал: «Мы приехали». Они остановились у маленького двухэтажного дома с балконом, откуда свисали кашпо с красивыми цветами нарядных оттенков. Каталина задержала дыхание. Они дважды позвонили в дверь, прежде чем на пороге с приветливой улыбкой появилась Мари, вытирая руки о фартук с ярким рисунком.

— Здравствуй, Мари, — поздоровался сторож.

— Здравствуйте! — повторила Каталина.

— Альбер, мадемуазель Пенан! Здравствуйте. Вот так сюрприз! Но входите, входите же. А я только что испекла пирог с ежевикой. Чувствуете, как чудесно пахнет?

Мари, не умолкая ни на минуту, провела их через узкий и темный коридор в гостиную. Комната тоже оказалась не очень большой и не особенно уютной, но мягкий послеполуденный свет, вливавшийся в окна, создавал иллюзию простора.

— Садитесь, садитесь, мадемуазель Пенан. Ради Бога, Альбер, не стой как столб и предложи девушке кресло. Чему тебя только учили родители? — упрекнула она сторожа, поспешившего выполнить ее указание, точно нашкодивший мальчишка. — Пойду принесу пирог и кофе. Я мигом. Но какой приятный сюрприз!

Мари вскоре вернулась, причем, как и следовало ожидать, неукротимый поток слов бежал впереди нее.

— А Жорж мой в баре с приятелями, играет в карты. Ох уж эти мужчины… Только и думают о картах, сигарах и бутылочке вина. Все они одинаковы, — заявила она, закатывая глаза с забавным выражением смирения. — Все, кроме славного Альбера. Он в злачные места ни ногой, насколько мне известно.

— Я свое выпил в юности, — попытался оправдаться сторож.

— А Жорж мой разве нет? Да если бы ему платили по франку за каждый выпитый литр, я могла бы покрыть все стены золотом. Так что не говори глупости. Я прекрасно тебя знаю, Альбер Морель. Со мной можешь не притворяться. Ты мужчина положительный, да-да, месье, и нечего этого стыдиться. Правда, мадемуазель Пенан?

— Аминь! — Франки стали достоянием истории, но Каталина подумала: мадам Бонваль могла бы по-прежнему выкладывать стены золотом, если бы вместо франка ей давали по одному евро за литр, выпитый мужем, так что, в сущности, какая разница?

Сделав крошечную паузу в своей нескончаемой речи, Мари подала кофе и положила по большому куску пирога с ежевикой Альберу и Каталине и кусочек поменьше — себе.

— Я вынуждена беречь фигуру, поскольку я слегка располнела. Хотя Жоржу все равно. Ему всегда нравились толстушки, — сообщила она, заговорщически подмигнув Каталине, и попробовала свой пирог едва ли не с застенчивостью. — Ну ладно…

Прежде чем Мари успела разразиться новой тирадой, Альбер поспешил вставить слово:

— Мы пришли не просто навестить тебя, Мари.

— О, неужели? — Она неуверенно улыбнулась.

— Да.

— Ты меня пугаешь, Альбер. Что-то стряслось в усадьбе?

— Если я тебя попрошу рассказать кое о чем, ты расскажешь?

— О, ну разумеется, — подтвердила Мари, бросив мимолетный взгляд на Каталину, не проронившую ни звука. — Если знаю, конечно…

— Ты точно знаешь. Я хочу, чтобы ты мне рассказала, нам рассказала все о дедушке Каталины. Все. Понимаешь?