Пищеблок - Алексей Иванов

Общественное было важнее личного, и сначала в лагере проводилась торжественная линейка с подъёмом флага, а уж потом детей отпускали к родителям. Вожатые от входа перегнали гостей на Дружинную площадку. Гости ждали. Наконец на площадке выстроилось звено барабанщиков. Под звонкую дробь друг за другом вышли все шесть отрядов, слаженно промаршировали один круг и заняли свои места. Взрослые молчали, глядя на пионеров с галстуками, только несколько бабушек прослезились.

Валерка с удовольствием работал локтями и топал. Многие пацаны и девчонки печатали шаг лишь для того, чтобы понравиться родителям, а Валерка маршировал для себя одного. К нему никто не должен был приехать. Мама и папа заранее предупредили, что им дали путёвку на Байкал, а тётка сидела с Люськой, сестрёнкой, и тоже приехать не могла. Да и ладно. Он, Валерка, уже не маленький, переживёт. А ходить строем – это здорово. В строю Валерка чувствовал себя частью коллектива – ну, будто бы он вместе со всеми делает какое-то важное дело, или все они – единый народ.

– Флагу дружины-ы… са-алют! – скомандовала Свистунова.

Флаг поднимал, конечно, Серп Иваныч. Гости с улыбками смотрели на этого моложавого и сухопарого старика, который по-мальчишески ловко перебирал тросик флагштока. Пионеры вскинули руки, салютуя знамени, а гости не знали, что делать; кто-то вдруг находчиво захлопал в ладоши, как в театре, и остальные взрослые тоже с облегчением захлопали.

– Вольно! – скомандовала Свистунова. – Разойдись!

Ровные прямоугольники отрядов мгновенно рассыпались: дети кинулись искать родителей, а родители устремились к детям. Но мужчины постарше и посолиднее сперва направлялись к товарищу Иеронову и уважительно пожимали ему руку: Серпа Иваныча, персонального пенсионера и ветерана Гражданской войны, в городе Куйбышеве знали и любили.

– Как ваше здоровье? – спросила у Иеронова строгая женщина в очках.

– В Гражданскую было лучше, – пошутил Серп Иваныч.

– Не помочь ли чем от горсовета?

– Это Алевтина Петровна Плоткина, – влезла с пояснениями Свистуха.

– Я помню Алевтину Петровну, – сказал Серп Иваныч. – Помощи мне не требуется. А у вас ведь здесь сын вожатым работает, верно?

– Да, – кивнула женщина и чуть-чуть покраснела. – Александр.

– Отличный парень! – снова втиснулась Свистуха. – Равняемся на него!

– Отдыхайте, Серп Иванович, набирайтесь сил, – пожелала Алевтина Петровна, отодвинулась от Иеронова и повернулась к Свистухе: – Наталья Борисовна, я ценю ваше внимание к моему сыну, но хочу напомнить: Саша – обычный студент. Никаких ему поблажек, никакого благоприятствования. Незаслуженные похвалы его только испортят.

– Я по результатам работы сужу, – пожала плечами Свистуха.

А Валерка отправился бесцельно слоняться по лагерю. Таких, как он, – безродительных – вожатые обязали собраться в Дружняке и провести этот день под руководством физрука, но Валерка не хотел к Руслану Максимычу. Он уговорил Юрика Тонких соврать, что мама Юрика возьмёт его, Валерку, под присмотр вместе с сыном, и Рин Хална отцепилась. Валерка получил свободу. Ему любопытно было поглазеть на лагерь в роли разведчика.

Лагерь жил какой-то слишком шумной, многолюдной и вымученно разнообразной жизнью. По трансляции играла музыка. Отовсюду доносились голоса и смех. Везде ходили взрослые, многие изумлённо озирали корпуса-теремки, не ожидая такой красоты; какая-то толстая мамаша, заливаясь смущённым смехом, качалась на качелях. Папы попроще, сняв пиджаки, играли в волейбол с пацанами из старших отрядов. Папы посложнее сидели за шахматными партиями с умными мальчиками. Девочки рисовали на асфальте Пионерской аллеи цветными мелками. Чья-то въедливая бабушка, придерживая очки, читала меню, пришпиленное к стене пищеблока у входа. Валерка хотел посмотреть концерт, подготовленный кружком Вероники Генриховны, хотел увидеть, как поёт Анастасийка, но в Дружинном доме толпилось столько народу, что Валерка не протолкался в зал, лишь услышал проигрыш «Чунги-Чанги» и плеск аплодисментов.

Потом Валерку вынесло к стадиону. Родители сидели на скамейках в ожидании начала футбольного матча, а футболисты бестолково суетились на поле. Лёва Хлопов держал совет с каким-то мускулистым папашей, явно спортсменом. Возле ворот Гельбич ловко нагонял мяч, подбрасывая его то коленками, то носками кедов. Валерка направился к Гельбичу.

– Чё, Венька, всё-таки заставили тебя? – посочувствовал он.

– Да не, я уже сам согласился, – беспечно ответил Гельбич.

– Перевоспитали, что ли? – опешил Валерка.

Гельбич, не отрываясь, следил за мячом.

– Лёвыч всё объяснил по-нормальному. Бьёмся с третьим отрядом, а Лёвыч из лучших игроков составит сборную против «белазов».

Валерка и так всё это знал. Что же такого нового Лёва поведал Гельбичу, как сумел переубедить его? Валерка смотрел на Гельбича с недоверием.

– Ты же орал, что лучше утопиться, чем на футбол…

– Лёва сказал – первенство. Это, блин, важняк ваще.

Валерку вдруг обдало холодом. Пламенного революционера Веньки Гельбича больше не существовало. Лёва что-то с ним сделал. А что он мог сделать? Укусить? Гельбич испугался укуса? Но Гельбич не похож на испуганного… Валерка потихоньку попятился. А Гельбич не обратил на это внимания. Он готовился к решающему матчу.

Лёва что-то горячо растолковывал своим игрокам, размахивая руками. Он смотрелся ну совсем как обычно: трикохи, майка, галстук, растрёпанные светлые волосы. Валерка уже не боялся его – страх обрёл своё место. Днём вампир не представлял опасности, а ночью Валерка просто прятался в «домике» и закрывал голову подушкой. Да, хлипкий «домик» был сделан из верёвки, простыни и кнопок, но защищал от Лёвы надёжно. Пускай Лёва творит, что хочет, лишь бы не трогал. Лёва и не трогал Валерку.

Для Валерки Лёва стал кем-то вроде зубного врача: врач утаскивает людей к себе, мучает там, однако потом отпускает. Ужасно представить, как стоматолог в своём логове орудует бормашиной и щипцами, ещё ужаснее вообразить самого себя у него в плену – и всё равно можно жить, если умело гаситься и не думать. Гаситься у Валерки получалось, а не думать – увы, нет.

Он убрался со стадиона, испытывая горькое разочарование.

Он пошёл в столовку, потому что в Родительский день всем желающим наливали компот. На Пионерской аллее взгляд Валерки зацепился за стенды с рисунками в защиту мира. Валерка вспомнил, как в кружке художники пыхтели над ватманами, изображая разную фигню: кошек и собак, цветочки, всякие бабушкины деревни и прогулки по зелёным лесам. Но сейчас на стенде висели совсем другие картины: иностранные генералы и солдаты, богачи, полицейские и чёрные бомбы. Валерка удивился, и к его удивлению примешалось неприятное беспокойство: в чём тут дело?.. Конечно, жираф в зоопарке и новогодняя ёлка – это девчачьи нюни, однако кружковцы хотели рисовать свои нюни, а не карикатуры из журнала «Крокодил». По какой причине художники переменили замыслы?..