Пустые головы - Вадим Молодых

– Простите? – участковый невольно принял тональность и манеры «академика», которые его немного успокоили.

– Не всё так просто. Мой сосед хоть и гопник… уж не знаю – начинающий или заканчивающий им быть – это неважно… но не законченный дебил – музыка его грохочет строго до двадцати трёх ноль ноль.

– Пишите заявление.

– Я же говорю – парень с мозгами…

– А я говорю – пишите! – раздражаясь ещё пока не до дрожи, повелел чувствующий наступающую снова потерю самообладания участковый.

– На чьё имя?

– На моё.

«Академик» получил лист бумаги, глянул на бейдж перед Малым и склонил голову.

В минутной тишине Антон опять пришёл в себя. Вздохнул.

– А я вас узнал, господин офицер, – сохранив свою доброжелательность не разбитой о полицейскую твёрдость, заговорил, не поднимая головы и продолжая писать, проситель. – Вы несколько дней назад в травматологии лежали. Так? Я вас там и видел – тоже лежал. По банальному и скучнейшему поводу! Даже говорить неудобно… Не хочу позориться. Вы-то, наверное, по службе пострадали? Н-да… У нас в обществе царит не культура, а… простите, культурка. Вам не позавидуешь… Впрочем, нам всем не позавидуешь.

Он на секунду поднял глаза, ища поддержки участкового. Тот показался ему нейтральным. «Академик» понятливо кивнул и снова уткнулся в заявление. Заговорил:

– Меня сам завотделением врачевал… Как бишь его звать? Томас. Имя у него оригинальное. Точнее, непривычное для наших мест. И сам он оригинал – умница.

– Он погиб…

Рука с ручкой замерла.

– Как?! Когда?

– На днях… Автокатастрофа.

– Да что вы говорите?! Боже! Какой ужас, – «академик» искренне изумился. – Такой молодой… Такой хороший врач… Что называется, человек на своём месте… И вообще… Очень интересный… Был…

Он смотрел в стол, но не писал, ошеломлённый известием. Малой не торопил. Ему вдруг стало почему-то интересно.

– …С ним было занятно как бы между прочим побеседовать о чём угодно… Нестандартно мыслил… Жаль… Жаль… С мозгами был человек – это редкость…

– Теперь?

«Академик» поднял на Малого отсутствующий взгляд. Наконец понял смысл вопроса:

– Это, знаете ли, редкость всегда.

Он сказал это, не сводя глаз с Малого и словно бы пытаясь (а может действительно!) угадать его мысли.

Антон быстро не выдержал искренней заинтересованности «академика» и, неинтеллигентно – пальцем! – напомнив ему о заявлении, встал и подошёл к приёмнику. В голове опять начинался знакомый уже шум. Чтобы заглушить его, воткнул вилку в розетку и снова наугад нажал кнопку – теперь с другого конца панели. В динамике по-мужски брутально застрадал самый голосистый эстрадник:

«Запущен дом, в пыли мозги,

Я, как лимон, на рыбу выжат.

Я пью водяру от тоски

И наяву чертей я вижу…»

Антона качнуло так, что пришлось опереться на холодильник. Снова резко дёрнул вилку и вырвал её теперь из стены вместе с розеткой, закачавшейся на пружинящих жёстких проводах. Певец не замолчал, и копку пришлось-таки нажать. Снова смог опереться на холодильник. Вдохнул-выдохнул.

– С вами всё в порядке?

Неожиданность естественного вопроса сзади заставила дёрнуться всем телом и невольно повернуться на голос. Перед ним расплывалось пятно, «академика» в котором можно было определить только по сохранившейся бородке. И от этого – пятно с бородой! – оно выглядело ещё ужасней!

– О боже!!! – прошептал Антон, закрывая сморщенное от боли и страха лицо руками.

– Я написал… – голос просителя потерял свою академичность и стал суетливо испуганно базарным. – Я на столе оставлю…

Малой услышал звук резко отодвигаемого – почти отбрасываемого стула, пару шагов и стук закрывшейся двери. Он, не открывая глаз, опять вдохнул-выдохнул.

Уронил на грудь тяжёлую голову, в которой попеременно пульсировали фраза «академика» «С мозгами был человек…» и переиначенная строка из песни эстрадника, звучавшая его же голосом: «Запущен дом, в земле мозги…».

Приступ, затихая и укладываясь, оставлял на поверхности всё ещё воспалённого сознания мысль о том, что с этим наваждением надо кончать. Срочно!

«Сегодня же!» – решил Антон.

Он убедился, что больше никого на приём к нему нет, спокойно плюнул на другие служебные обязанности и запер кабинет снаружи.

Предстояла хлопотная ночь.

«Я должен выяснить! – твердил он сам себе под мерный шаг. – Я должен знать!»

Именно навязчивое познание представлялось ему несомненно главным в грядущей ночи. Подготовка «наказания» Дианы тоже, конечно, предполагалась, но ощущалась рутинной и второстепенной задачей по сравнению с походом за истиной.

«Диана… А что Диана? Машина её обычно во дворе… Повытаскивать из „бардачка“ всякую всячину, разбросать на сиденье и немного на полу – не очень обильно, но заметно, будто это она сама в нервном расстройстве беспорядок устроила… Спровоцировать её – она нормальная баба – начнёт собирать-убирать, откроет „бардачок“, а там – „плюс“… В смысле „минус“…»

Предстояло подготовиться как следует: узнать, где похоронен доктор Томас, наметить маршрут незаметного проникновения на кладбище и незаметного же отхода, собрать фонарь, лопату, гвоздодёр, молоток… Надо, в конце концов, сначала выспаться!

Тишина и мрак на кладбище были, как и положено, – кладбищенские. Малой, пробираясь в темноте к месту назначения, пару раз чуть не заблудился в ровном многорядном строю крестов и памятников – фонарь опасался включать, чтобы буквально не засветиться раньше времени…

Что значит «раньше времени»? А то, понимал он сам себя, что ему уже сейчас, не говоря о потом, было всё равно, каково придётся после выполнения своего идефикса. Главное – узнать истину, а там… Будь что будет! Главное – узнать! Убедиться…

Вот она, озаглавленная пока временным деревянным крестом, могила доктора Томаса. Пластиковые венки на бугорке и у креста… Увядшие, чётные числом цветов, букетики в свете фонаря своими тускнеющими красками, словно бы устало молившими о продолжении жизни, бутонами своими склонившиеся в смирении перед неизбежностью смерти, навели Малого на философский лад. Ему пришлось даже головой поболтать, чтобы выгнать-вытрясти из себя наплывавшее ощущение покорности судьбе.

«Довольно рефлексий! Ночь коротка. За дело…»

И он, пристроив фонарь так, чтобы луч света струился к месту экспериментальной научной работы в направлении от невидимой вдалеке кладбищенской конторы со сторожем, вонзил штык лопаты в свежую могилу – естественно в её изголовье у самого креста.

Работалось легко – поточный метод захоронения останков бывших людей предполагал завоз насыпного грунта-песка для устройства последних пристанищ.