Летняя практика - Мария Зайцева

Обманчиво! Обманчиво мягко! Так обматывают тебя тонкие на вид водоросли, утаскивая в омут. Так целуют русалки, отключая сознание.

Потому что Лена утонула. Все, что удалось сохранить в себе целого, разбилось под его сладким натиском.

Мягкое, опять же обманчиво мягкое движение в нее, заполняющее так нужно, так долгожданно, было естественным продолжением происходящего. Так, словно и не могло быть по-другому. Не надо по-другому.

Лена притянула Данила к себе ближе, не собираясь упускать даже полсекунды их сладости, и полностью отдалась волнам.

Ночное море шумело на заднем плане, накатывало и отходило, и движения Данила в ней были такими же обманчиво спокойными и ленивыми. Не будоражащими. Но сутью самой жизни.

Он что-то шептал. Кажется, ругал ее, дурочку, кажется, умолял не дурить больше, потому что она – единственное, что ему нужно.

И как этого можно не понять?

Как можно бегать от этого?

И Лена, сдаваясь окончательно, отвечала, тоже сбивчиво и лихорадочно, что никак. Да, теперь она понимает. Никак. Никуда. Без него.

Данил перевернулся неожиданно одним слитным движением, не выходя из нее, посадил на себя. И

Лена, ощутив внезапно его так остро и даже болезненно, только застонала и начала подниматься и опускаться, неосознанно подстраиваясь под шум волн. Ловя их вибрацию и мощь. И глядя в черные глаза своего мужчины, с восхищением и напряжением смотрящего на нее.

Она не смогла освободиться от его взгляда. Так и утонула в нем, забывшись совершенно неожиданно для себя в удовольствии и крепко сжав его изнутри. И упала на его грудь, тяжело и со стоном дыша.

Он переждал ее спазмы, прижал жестче к себе, обездвиживая, и начал быстро и сильно вбиваться снизу, уже заботясь только о себе и желая только своего кайфа.

И каменея в ней перед разрядкой.

А Лена только и могла, что дышать его кожей, его возбуждением, перемешанным с нагретым за жаркий летний день песком, и дуреть от этого. От его силы, от его жадности и грубых, таких собственнических финальных движений в ней.

И дрожать вместе с ним сладкой оргазменной дрожью.

- Ну вот что ты за женщина, а, Лен Николаевна? – выдохнув и расслабившись, он не спешил отпускать ее, продолжая гладить по спине и мягко, теперь уже безо всякого обмана, целовать висок и с наслаждением дышать в шею, - ну какого хера ты все бегаешь? Ну чего ты все выдумываешь? Неужели думаешь, что я от тебя отстану? А?

Лена очень сильно хотела что-то сказать. Но неожиданно для себя задремала, утомленная практически бессонной ночью, дневными волнениями и ночными приключениями.

На его груди было до того хорошо, до того спокойно и комфортно, что Лена даже не заметила, как провалилась в сон.

И голос его, бубнящий, тоже служил отличным успокаивающим.

Последняя мысль, которую она поймала уже в полусне, была о том, что, пожалуй, в этом что-то есть…

Засыпать в руках любимого мужчины… Это как вернуться в любимый и такой теплый дом.

И Лене пронзительно захотелось, чтоб так было всегда. Чтоб это ее блаженное состояние покоя и сытого счастья не прекращалось.

Вот только маленький червячок сомнений, который не удалось убить даже безумным сексом, все же грыз, не давая полностью расслабиться.

Но он был настолько маленьким, что Лена лишь вздохнула, устраиваясь поуютнее на Даниле, и отключилась.

Она – счастлива, ее мужчина – ее… А всякие там червячки… Да к черту их.

Безумье, безумье…

Прошел сумасброднейший день.

Безумная ночь наступила.

И словно в бреду я,

И тает душа снова в тень.

И ты со мной рядом, мой милый.

И словно в огне я,

И сердце пылает огнем,

И жжет просто невыносимо.

И жаркие перья

Пылают со мной в унисон

И ты со мной рядом, мой милый.

Безумье, безумье…

Быть может, растает к утру.

Мы вновь заживем, как и жили…

Но слышишь, умру я,

Вот честное слово, умру,

Когда ты обманешь, мой милый.

М. Зайцева.

Три не отвеченных от Димы Лена увидела только уже в номере, куда забежала переодеться и смыть песок. Потому что морские волны в этом мало помогли. Особенно, учитывая, что ей нормально ополоснуться не дали.

Лена, конечно, вставала максимально аккуратно с груди Данила. А сам Данил спал очень глубоко, по крайней мере, ей так казалось.

Но, стоило ей зайти в так и не успевшее остыть за теплую летнюю ночь, чистое море и пару раз нырнуть, как сзади раздался плеск, а буквально через мгновение рядом появился Данил.

И тут же, без «доброго утра» привлек к себе и жадно поцеловал.

А Лена жадно ответила, уже привычно обхватывая его бедрами в воде. Они не зашли далеко, стояли на мелководье. Вернее, это Данил стоял, а она еле доставала до дна кончиками пальцев. А затем и вовсе повисла на нем, отвечая на поцелуй и беспрестанно трогая , гладя, ощупывая гладкую, все еще горячую от песка кожу, расписанную цветными рисунками, наслаждаясь твердостью мышц и не веря, что это все с ней происходит.

До сих пор не веря.

Словно это какая-то другая Лена вот так тает в руках любимого мужчины, умирает от его поцелуев, захлебывается от счастья.

Эта Лена…

Она сумасшедшая немного. Она забыла обо всем на свете.

Нет в мире ничего, кроме него.

Нет в жизни ничего, кроме него, в этот момент.

Заботы, проблемы, всякая предрассудочная дурость… Это все где-то там. Далеко.

А здесь только теплое, чистое, соленое до горечи на языке море.

Только раннее, еще нежаркое, нежное солнце.

Только сильные, такие ласковые и уверенные руки.

Только внимательные, полные желания глаза.

Только настойчивые солоноватые губы, что сначала мягко, а затем все увереннее тревожащие ее кожу, задевающие такое внутри что-то, что сложно даже определить словами.

Не нужны тут слова.

И «доброе утро» не нужно.

Какое, к черту, доброе утро?

Когда он вот тут, рядом, когда дышит тяжело и держит легко, а потом ему становится мало, и пальцы скользят, будоража и еще больше сводя с ума, толкаются, ищут себе путь.

И Лене только и остается – еще сильнее прижаться, раскрыться, позволить…

Она никогда не занималась сексом в море.