Адская рулетка - Леонид Влодавец

— обед: суп-лапша, котлеты с картофельным пюре и компот.

— Когда поедите, сложите все на стол и выставьте в тамбур! — приказал тип по телевизору. Я так и сделал. Телевизор больше не включался. Я его попытался включить, но на экране на всех каналах была только голубая муть. Стало скучно, и пришлось лезть на полку за книгами. Библиотеку мне подобрали из одной классики, все эти книжки мы в школе проходили, и они мне еще там до чертиков надоели. Правда, сам я эти книжки не читал, но, судя по учебнику литературы и россказням нашей литераторши Нины Владимировны, там была одна чушь и скукота. В учебнике, конечно, не писалось, что «Война и мир», например, — чушь, наоборот, там его расхваливали, но от этого-то и казалось, что весь роман — чушь и скучища. Кино, где Штирлиц Болконского играет, еще смотреть можно, особенно там, где воюют. А так — лажа все это. Единственно, кого я из классиков переносил, так это Пушкина, только не те стихи, что по программе наизусть зубрили. «Гавриилиаду» или «Рефутацию Беранжера» без купюр я бы прочел… Из всего классического чтива, что имелось на полке, я выбрал «Петра I». Надо же было разобраться, с кем я сегодня познакомился… Однако долго почитать мне не дали. Явилась куча народу, одетого, как на борьбу с чумой, не поймешь даже, где мужик, а где тетка Они меня живо разложили, набрали из меня всяких анализов, кому какой нужен был, замерили давление, кардиограмму сняли — издевались как могли, еле живой от них вырвался. «Да, — думал я, — если мне, человеку привычному, можно сказать, местному, тошно, то каково же Петьке, бывшему царскому величеству!»

Когда они разбежались, я снова взялся читать, но тут опять включился телевизор.

— Мы с вами не договорили, — сказал Игорь Сергеевич, едва появившись на экране. — Вам, наверно, интересно узнать, как все это произошло…

— Да, да! — ответил я, подсаживаясь к микрофону. Честно говоря, до меня еще не дошло то, что он рассусоливал перед обедом. Единственное, что я понял, между ящерицей с оторванным хвостом и человеком с отрезанным пальцем есть какая-то разница.

— Регенерировать можно все, и живое, и неживое, — сказал Игорь Сергеевич,

— для этого надо только найти какую-то отправную точку, какую-то часть регенерируемого объекта…

Дальше он посыпал сплошной наукой, не подбирая слова для дурачков, и поэтому выходило более связно. Кое-как напрягая свои извилины, я усек, что Игорь Сергеевич со своей машиной, в смысле ЭВМ, которая Ай-Би-Эм, дошли до того, что рассчитали способ улавливать какие-то микроскопические обрывки связей между кусочками, на которые когда-то было разодрано или само собой развалилось единое целое. Оказывается, и через сто, и даже через тыщу лет, используя эти обрывочки, можно склеить единое целое. И даже если есть только один кусочек, самый малюсенький, представляющий часть этого целого, то можно из него вырастить целое, вроде как из одного разрезанного червяка получить двух самостоятельных червяков. В природе так можно регенерировать только в немногих случаях. Червяк — животное очень простое, а у ящерицы, кроме хвоста, ничего не регенерируется. Но, оказывается, можно создать такие условия, в которых что угодно будет регенерироваться. На очень ограниченном пространстве, в боксе, который стоял у нас в подвале, можно было создать так называемое «регенерационное поле». Как оно делается, я, конечно, не понял, но уловил, что там вроде бы время течет назад, и все, что когда-то распалось, восстанавливается. Игорь Сергеевич сначала научился регенерировать всякие неорганические вещи: камни, железки и так далее. Потом он дошел до органических. В тот день, когда Петр I получился, в боксе был листок бумаги из личного архива Игоря Сергеевича. Этот личный архив у него в сундуке хранился, на антресолях. Туда все его предки еще с царских времен бумаги ссыпали. Кое-что, конечно, время от времени выкидывали, а самые памятные бумажонки оставляли. Этот клочок, хоть он и маленький, все время оставляли. Бабка у Игоря Сергеевича была, оказывается, из дворян, чуть ли не графиня. И ей, бабке, от ее отца достался этот клочок как реликвия. Что там на бумаге написано — даже он, отец бабкин, не знал, потому что почерк был ужасно неразборчивый. Но ему его отец, бабкин дед, объяснял, что почерк это аж самого Петра Великого, и что отпечатки пальцев тоже самого Петра. У Игоря Сергеевича один школьный друг окончил историко-архивный институт. Он этому другу показал бумажонку, и тот подтвердил: да, похоже на почерк Петра, и надо бы сдать в Архив Древних актов, только жаль, что текст так плохо сохранился. Вот тут Игорю Сергеевичу и пришло в голову регенерировать этот листок на пользу истории. Он засунул его в бокс, который по-научному назывался «универсальный регенератор», и стал экспериментировать. Почему-то регенерация не шла, точнее, шла, но не так, как надо. Игорь Сергеевич сказал, что Алик Корзинкин, принимая дежурство, какой-то вектор поля не в ту сторону направил. Вектор был до этого правильно установлен, а Корзинкин настройку сбил или какую-то не ту команду машине запустил — черт его знает! Короче, это самое поле, которое должно было наращивать листок по краям, стало работать перпендикулярно листку. От того, что вектор был не так направлен, все и получилось. Там, в боксе, стояла еще одна телекамера, кроме той, что передавала изображение прямо на дисплей. Вторая камера писала на видео все, что там, в боксе, происходило. Игорь Сергеевич даже показал мне кусочек записи. Сначала восстановилась только яркость самого текста, потом наступила очередь отпечатка большого пальца. Надо сказать, что установка, управляемая ЭВМ, была очень умная, она все подряд не регенерировала. Если бы она так делала, то сухие, застывшие на бумаге чернила стали бы мокрыми, растеклись, и пришлось бы там что-то переполюсовывать, то есть гнать все обратно. Поэтому машина была настроена так, чтобы регенератор вовремя останавливался, точнее, доведя один слой до заданной кондиции, переходил на другой. Отпечаток пальца был в самом верхнем слое. Сама по себе регенерация выглядела поначалу не очень интересно, было похоже на то, как проявляется фотоотпечаток. Просто все закорючки на бумаге стали темнее, а бумага — белее. Еще бы пять и тридцать семь сотых секунды — это Игорь Сергеевич узнал из записей самой машины — и ЭВМ отключила бы регенератор. Но тут я задел дурацкий тумблер подсветки, и в течение сорока пяти и восьмидесяти двух сотых секунды она работала. Вообще-то подсветка была устроена так, чтобы не мешать работе регенератора. Там были какие-то защитные экраны вроде бы. Но, как оказалось, в одном из экранов имелась дырка диаметром в три сотых микрона. Свет через эту дырочку попал на микроскопическую, меньше песчинки, соринку — засохший кусочек кожи с большого пальца Петра I, прилепившийся к чернилам и оставшийся на бумаге. Игорь Сергеевич сказал, что и эта соринка была в полторы тысячи раз больше, чем та, которая находилась на листке к началу регенерации. И вот, облучение этой микросоринки через микроскопическую дырочку обычной стоваттной лампой ни с того ни с сего резко ускорило процесс регенерации. Ни Игорь Сергеевич, ни завлаб, ни даже сам академик, никто вообще в мире не знает, что именно там произошло. Но камера видика засняла все очень четко. Сперва среди путаных и извилистых линий чернильного отпечатка пальца появилось пятнышко. Оно с огромной скоростью превратилось в палец, потом в кисть руки, потом в руку. Дальше рамок экрана не хватило, и некоторое время было видно только руку. Потом стало темно — это был момент, когда я вырубил электричество. Когда опять появился свет, стала видна уже шевелящаяся рука, потом Петька заворочался и двинул рукой по камере… На экране возникла его патлатая голова. Это я уже видел.