Джинсы мертвых торчков - Ирвин Уэлш

Катаюся по фривею, дышу ровно и спокойно, а сам матерю свою непруху. Ебаный древоточец! Думаешь, все распланировал, с самого, нахуй, Рождества место застолбил! А щас я тока добился, чё еще больше опасного вражину мотивировал на то, чёбы миня завалить.

Но, если с другой стороны посмареть, я просто еще больше стимулировал сибя, чёбы как следует этого пиздюка взъебать. Теперь уже или он, или я. И нихуя иму тут, сука, не светит, бля буду.

Делаю вдох. Ровно и медленно. Дыши…

Так, нахуй, и надо. Миня вдруг начинает трясти от ржачки. Вспоминаю щачло этого пиздюка, када иво удавкой душило: от это был, нахуй, угар! Надо кайфовать с того, чё ты делаешь: если не кайфуешь, нахуй тада вопще это делать?

В зеркале заднего вида солнце садится за гряду холмов на заднем плане. Это был не такой и херовый день, на крайняк касаемо погоды. В этом климате в натуре нельзя подолгу говняно сибя чуйствовать.

Выхожу со стройплощадки на Тоттенем-Корт-роуд и, устремив взгляд ввысь, замечаю скопление темнеющих туч. Воздух колкий и зябкий, выкапываю свои телефоны с внутреннего кармана кожаной куртки «Хуго Босс». Все сообщения можно проигнорировать, за исключением эсэмэски от Бена:

«Только что приехал, закажу пока».

Я целенаправленно избегаю Эдинбурга, но Эдинбург не избегает меня! Проклинаю тот праздничный день, когда подсыпал порошок МДМА в бокал этого самовлюбленного, сексуально озабоченного заморыша. Не мог же я предположить, что моя шутливая алхимия выльется, нахуй, в многомесячную боевую переписку с убитой горем Карлоттой и скользким бардачом Саймом.

Я нихуя не могу сделать, чтобы вернуть их парня из Таиланда. Пафосный пресвитерианский говнюк с его блядским кругосветным авиабилетом и отпуском за свой счет. «Я должен кое-что сделать», – написал этот хуй в своем последнем бредовом мейле, после чего полностью ушел в офлайн. Бросив свою половину и сынишку, обезумевших от горя, наказав их за собственные безнравственные поступки! Вот же пиздюк! Пробираюсь по перекрытым улицам в Сохо. ИРА или ИГИЛ никогда не создавали такого хаоса и деморализации в Лондоне, как неолиберальные насильники планеты со своими амбициозными строительными прожектами. Как и следовало ожидать, падают первые холодные капли обложного дождя.

Бен предложил встретиться и выпить в безликом пабе с нулевой репутацией, любимом заведении офисного планктона и туристов. До меня доходит, что я уже давно практически не уделял сыну времени. Меня мучит совесть, когда я вхожу в забитый бар. Бен уже занял место в углу, где на деревянном столе пенятся два бокала «Стеллы». Рядом искусственный камин с низкой решеткой. В воздухе висит приятный запах мастики.

Обмениваемся приветствиями, Бен какой-то встревоженный, вдруг вперяет в меня взгляд:

– Пап, мне нужно кое-что тебе сказать…

– Знаю, знаю, я был зацикленным на себе мудозвоном. Просто у меня было очень много хлопот, этот дурдом в Шотлашке, с твоим взбесившимся дядькой и твоей теткой, у которой чердак потек, в смысле, мне пришлось…

– Речь не о тебе! И не о них! – обрывает он, как будто уже дошел до ручки. Шея у него красная, а глаза блестят.

Это меня поражает. Бен всегда был спокойным, молчаливым парнишкой, скорее благодушным англичанином или даже стойким шотландцем, чем неистовым итальянцем.

– Я говорил тебе, что с кем-то встречаюсь.

– Угу, та малая чикуля, с которой ты мутишь, хитрован…

– Это не чикуля… – Он делает паузу. – Это чел. Я гей. У меня есть бойфренд. – Он выпаливает это слово, указывая, как решает проблему, с которой, как я теперь понимаю, ему приходится регулярно сталкиваться. Он смотрит на меня, воинственно задрав подбородок, готовый к агрессии, как будто ждет, чё я щас распсихуюсь и съем иво с говном, как, видать, те пёзды в Суррее.

Но я чувствую лишь теплоту и взволнованное облегчение. Такого я никогда раньше не испытывал и потому абсолютно счастлив – я всегда втайне надеялся, что мой сын будет геем. Я ни за что не хотел бы гетеротрахательной конкуренции, чё была у нас с отцом.

– Прекрасно! – говорю я нараспев. – Это здорово! Мой сын – гей! Молодчина, кор! – И толкаю его в плечо.

Он смотрит на меня в шоке, подняв брови:

– Ты… ты не расстроен?

Я тычу в него пальцем:

– В смысле же, гей – полный гей, а не би, да?

– Ага, я только на ребят западаю. На девушек совсем нет.

– Супер! Это же, нахуй, лучшая новость на свете! Будем! – поднимаю тост.

Он ошарашен, но чокается со мной.

– Я думал, ты будешь, ну…

Делаю большой глоток «Стеллы», причмокивая губами.

– Наверно, я бы чутка ревновал, будь ты би, ведь тогда у тебя больше трахательных вариантов, чем у меня, – объясняю я. – Понимаешь, я всегда хотел быть бисексуалом. Но никогда не мог поладить с мужиками. Хотя мне и нравится, когда девица надевает страпон и засовывает мне в…

Бен начинает стесняться и перебивает меня:

– Пап, пап, я очень рад, что ты так хорошо это принял, но я не хочу все это слышать!

– И то верно. Но меня ж это ни с какого боку не касается: мы с тобой как «Халл» против «Уоспов»[40], разные коды, союз против лиги. Ты вряд ли приведешь какую-нибудь аппетитную малую стерву с торпедами вместо сисек, чтобы я ревновал, как я с отцом поступал. А чё там суррейский народ?

– Мама очень расстроена, а бабушка просто безутешна. Насилу может взгляд на меня поднять, – говорит он с искренней грустью.

Медленно качаю головой в отвращении, а в животе воскресает и бродит старая желчь. «Ебаная старая перечница. Не постеснялась взять свое у обезьян-макаронников тогда на тосканских каникулах, но готова отказать в этом же удовольствии своему первому внуку».

– Нахуй этих мракобесов: двадцать первый век на дворе. Меня не колышет, кого ты там трахаешь, если только трахаешь со страшной силой!

Его лицо при этом загорается.

– А как же. Всеми мыслимыми способами. Я переезжаю к нему на квартиру в Тафнелл-парке, и соседи уже жалуются на шум!

– Весь в меня. – Любя снова толкаю его в плечо. – Ладно, невъебенный ты наш жопошник, сгоняй-ка к стойке и сообрази мне двойной «Макаллан».

Он слушается, и мы оба чутка доводим себя до кондиции. Мой сын – гей! Какое, нахуй, счастье!

Пока еду домой на такси, заглядываю в телефон, а там эсэмэска от Виктора Сайма:

«Тащи свою жопу сюда. Нашел твоего парня».

Какого хуя? Либо я срочно понадобился Сайму, либо Юэн в натуре вернулся в Эдинбург. Целый год в разлуке, мохнатое мое очко: его не было всего пару месяцев! Набиваю ответ: