Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой - К. Рехаге

Летом там играют дети, они бегают вверх и вниз по водопаду, ловят головастиков и колюшек, повсюду строят маленькие плотины из камней.

Однажды, когда мне было двенадцать лет, я поскользнулся и в одежде упал в воду. Сначала я испугался, а потом позволил течению нести меня, а сам смотрел на берег: как спокойно он плыл мимо меня, сменяя все оттенки зеленого! И, пока я плыл таким образом по Ауэ, я спрашивал себя, где я окажусь, если я не буду выходить на берег?

Желтая река значительно больше Ауэ. Ее длина пять тысяч километров, по всей длине ширина ее русла превышает несколько сотен метров. Если поплыть по ее течению, то можно превратиться в комок грязи: трудно вообразить, как густо она насыщена осадочными породами. Должны быть целые песчаные пляжи, которые река смывала по крупицам, накапливая добычу на дне русла. Река, переполняясь, выходила из берегов, устраивая очередное колоссальное наводнение в поисках нового русла. Эти катастрофы остались в истории Китая как самые ужасные события. Примерно раз в сто лет взбесившаяся Желтая река опустошала целые районы.

Одно мне кажется непонятным и смешным: если Желтая река действительно такая огромная, то почему ее так трудно найти? Там, где согласно моему навигатору я должен утопать по горло в воде, я стою, утопая в бесконечной коричневой слякоти, отделенной от улицы плотиной. Постепенно до меня доходит, что эта заросшая плотина устроена, чтобы остановить воду, если река снова решит «прогуляться».

Мне надоедает речная слякоть, и я сворачиваю в сторону гор, чтобы посетить место рождения императорской наложницы Ян Гуйфэй. Сам музей и его здание не особо интересны, но мне кажется романтичной история этого места, здесь выросла одна из Четырех Красавиц.

Четыре Красавицы – это квартет официально признанных прекраснейших женщин в китайской истории. У китайцев вообще страсть подсчитывать все выдающееся: так появились Троецарствие, Четыре книги, Пять классиков, Шесть искусств, Семь воюющих империй, Восемь национальных кухонь, Девять сыновей дракона. И еще есть Четыре Красавицы – женщины, которые, согласно преданию, были такими красавицами, что при взгляде на них тонули рыбы, и птицы падали с небес, луна застенчиво пряталась за облака, а цветы опускали свои головки от сознания собственного ничтожества.

Ян Гуйфэй, которую на самом деле звали Юйхуань, Нефритовое колечко, была первой из четырех. Она жила в начале восьмого века, во времена господства империи Тан. Эта династия пришла на смену обоим императорам Суй и ознаменовала собой начало успешного периода китайской истории: во время правления этой династии империя расширилась до Центральной Азии, процветали буддийское учение и искусство, поэты создали десятки бессмертных произведений. И по сей день каждый китаец знает наизусть хотя бы несколько из стихотворений тех времен, а династию Тан называют с уважением Датан – «Великая Тан». Тогда императоры жили в Чанъань, который сегодня называется Сиань, и там, в одной из дальних частей дворца, в начале восьмого века принц дожидался своей новой подруги.

Я провожу рукой по стене безлюдной постройки, которая немного напоминает горный храм, и, когда я смотрю отсюда на коричневую почву вокруг Желтой реки, я пытаюсь представить себе, что чувствовала шестнадцатилетняя Ян Юйхуань, когда она узнала, что ее ждут при дворе. Отсюда до Сиань двести километров. Это примерно четверть миллиона шагов, которые должен был пройти ее эскорт: сначала через Желтую реку, потом до святой горы Хуа, мимо могильного холма первого императора и до горячих источников Хуацин. Оттуда уже рукой подать до массивных городских ворот, до сутолоки на рынках, до дворца с роскошными садами и политическими интригами.

Интересно, чувствовала ли юная девушка угрозу, глядя отсюда на запад?

Два дня спустя я подхожу к Желтой реке. В местечке Фэнлинду, «Брода у ветряного холма», стоит бетонный мост. Он такой длинный, что я не могу разглядеть его противоположный конец в утреннем тумане. Я останавливаюсь и делаю глубокий вдох. Где-то подо мной шумит река.

Как долго и с каким нетерпением жду этого момента! Конечно, сразу с моста ее не видно. Сначала мне приходится пройти давно знакомые коричневые полосы, только на этот раз по ним тянутся длинные ряды сухих плодовых деревьев.

«Наверное, вода давно уже не выходила здесь из берегов», – думаю я.

Трудно понять, что именно решило проблему: дамба, установленная по указу правительства, или осушение, с которым реке приходится бороться уже несколько веков.

И вот наконец река появляется подо мной, и с облегчением я обнаруживаю, что она все же заметно больше, чем Ауэ в Бад-Нендорфе, несколько сот метров в ширину. Я прислоняюсь к перилам, опираюсь на них руками и смотрю вниз, на воду цвета охры, с бурлением проносящуюся подо мной. Это впечатляет. Однако все-таки я замечаю, что река недостаточно сильна, чтобы увлечь за собой все осадочные породы, которые образуют в некоторых местах мели и грязевые островки.

Я стою несколько минут, прислушивась к шуму воды, и на ум приходит высказывание Мао Цзэдуна: «Кто презирает Желтую реку, тот презирает наш народ». Я до сих пор не понимаю, какой смысл он в это вложил. Вчера я спросил об этом по телефону Джули, она лишь засмеялась в ответ: «Что он имел в виду? Старый Мао вообще много болтал, особенно если день выдавался долгий. Я почти уверена, что у него в запасе имелась похожая поговорка, относящаяся к Долгой реке или какой-нибудь горе!»

Мост задрожал от прогромыхавшего мимо грузовика, и это вырвало меня из объятий размышлений. Я прохожу вперед еще несколько шагов. Там, впереди, на другом берегу, где из грязи торчит пара маленьких кораблей, лежит провинция Шэньси.

На часах двенадцать. Если я буду идти без перерывов, то, возможно, уже сегодня приду к подножию Хуашань, горы Хуа. Оттуда уже недалеко до Терракотовой Армии, а там уж в один прыжок доберусь до императорского города Сиань.

Пока же Шэньси не сильно отличается от Шаньси. Достигнув противоположного конца моста, я пробираюсь сквозь поток грузовиков. Пара старичков в толстых зимних куртках, сидящих около магазина, традиционно удивленно смотрят мне вслед.

Я иду по пыльному шоссе на запад и останавливаюсь только тогда, когда из тумана показывается железнодорожный мост. Его длинные фермы исчезают вдали, и кажется, будто они тянутся до Пекина. Интересно, проезжал ли я по нему, когда ехал на поезде на восток? Сколько прошло с тех пор? Года два?

Поездка из Пекина в Сиань далась мне тогда нелегко: это был высокий туристический сезон, так что мне не досталось сидячего места, и, хотя поездка длилась всего двадцать часов, все это время я сидел на корточках, зажатый между потными телами и багажом.

Это было ужасно.

Когда же наступила ночь и мамы уложили своих детей спать на газетные листы под сиденьями, из громкоговорителей заиграла песня. Это была композиция «За мое сердце отвечает луна» в исполнении тайваньской певицы Дэн Лицзюнь, чья музыка в Китае не одобрялась и долгое время была даже запрещена.

«Ты спрашиваешь меня, как сильно я тебя люблю», – нежно шептал ее голос во всем поезде, и пара скрипок подыгрывали ей. Она сама ответила на свой вопрос: «Одного легкого поцелуя хватит, чтобы мое сердце задрожало…»