Сигареты и пиво - Чарли Уильямс

Я смотрю на свои ноги и пожимаю плечами.

Кажется, его волнует, чем от меня пахнет. Он нюхает воздух около меня. Я немного краснею, вспомнив, что сегодня утром забыл помыться. Может ли еле заметный запах стать причиной отказа? Я понимаю, что момент истины настал. Либо я войду в это место за спиной у вышибалы и выясню, что уничтожает молодежь Манджела, либо…

Либо я потерплю поражение.

Вдруг гранитная рука отпускает мою грудь, вышибала переходит к следующему клиенту. Путь свободен. Я, ссутулившись, иду вперед.

Оказавшись внутри, я не знаю, куда свернуть. Дети — в возрасте от десяти до восемнадцати лет — повсюду. Я настолько вызывающе не один из них, что мне кажется, они меня почуют. Но этого не происходит. Они слишком заняты: танцуют, слоняются, говорят друг с другом, говорят сами с собой или просто сидят, глядя в одну точку, будто смотрят воображаемый телевизор.

Я не могу просто стоять и смотреть. Нужно что-то делать. Я иду к бару.

Там я спрашиваю симпатичную барменшу, где тут автомат с сигаретами.

— Да он пустой, — отвечает она. — Уже несколько недель пустой. — Она предлагает мне свою сигарету.

Я закуриваю и тут же начинаю кашлять.

— Что-то не так? — спрашивает она. — Погодь-ка, ты не куришь, так ведь?

Я пожимаю плечами. Какой смысл скрывать.

— Тогда зачем тебе зажигалка?

У репортера всегда должна быть зажигалка. Но я не могу сказать ей об этом. Я замечаю “Манджел Информер”, который она читала, и думаю, узнала она меня или нет.

— Слушай, я тебя знаю, — говорит она, внося ясность. — Ты этот…

Я накрываю ее руку своей и подмигиваю. Это рискованный шаг. Либо она меня поймет и промолчит, либо меня отсюда вышвырнут. Она отодвигается и начинает наливать пиво. Я думаю, не лучше ли просто уйти. Может быть, это не моя глубина? Может быть, не стоило так прилежно учиться в школе?

Она ставит передо мной полный стакан. Я не пью, но об этом я ей не рассказываю. Она наклоняется ко мне. Природа не обделила ее прелестями, и я понимаю, что невольно начинаю ее хотеть. Я делаю глоток пива, чтобы успокоиться.

— Ты, кажется, нормальный, — говорит она. — Единственный, кому не наплевать.

На что?

— На этот город и на то, что происходит с детишками. Только посмотри на них, — говорит она, кивая на безумную разгоряченную толпу у меня за спиной. — Они все здесь. Это их дом, место, где все происходит. Что ж ты так долго ждал?

Я смотрю в глаза этой женщины и понимаю, первый раз за все время, что кто-то разделяет мои убеждения. Кто такой Ка-мэн?

Она нервно хихикает и отступает назад, прижимает палец к губам, ее глаза начинают бегать. Она ведет себя как пьяная. Но дело не в алкоголе, а в опасности ситуации. Убедившись, что никто нас не слышит, она снова наклоняется ко мне.

— Мой босс. Ка-мэн. Ник Нополи.

— Он ведь эти конфеты делает. Я видела, как он их делает, там, в своем кабинете. Мы никогда таких конфет в Манджеле не видели. Только после того, как он…

Она вдруг замолкает, кто-то из клиентов пришел за добавкой. Я понимаю, что это конец нашей беседы, и ощущаю неожиданную грусть. Она берет пустую кружку у клиента и отходит. У него жирные черные волосы и волчья пасть. Он ухмыляется мне, обнажая блестящие розовые десны. От этого мне становится паршиво, как будто он обманом заставил меня есть его экскременты. Я оставляю на стойке купюру, чтобы оплатить выпивку и отхожу. Человек забирает деньги себе, но я не собираюсь с ним спорить.

Выбираясь наружу, я бросаю быстрый взгляд на вышибалу, прикидывая, заметит ли он что походка у меня неожиданно стала нормальной. Но он меня не видит. Он смотрит в небо, будто колесницы с ангелами, которые он давно ждал, спускаются, чтобы забрать его к себе.

Я спал. Это я знал. Знал, потому что был в своей спальне и слышал, как мама и мой старик ссорятся. Но мама умерла, когда я был совсем мелким, и именно из-за этого я и просек, что это сон. Потому что я не был младенцем. Взрослым я тоже не был, но уже достаточно повзрослел, чтобы грабить. Я знал это, потому что смотрел портативный телик, который мы с Легсом и Финни вынесли из одного дома. Он был черно-белый, и нормальной картинки от него было не добиться. Но это было лучше, чем оказаться там, внизу.

По телику показывали Клинта. Кажется, “За пригоршню долларов”, но я не уверен. Он прятался за лошадью или еще за чем-то и смотрел, что происходит впереди, а там, похоже, ссорились мужик и баба. Я знал, что это мой старик и мама, еще до того, как их показали. А когда показали, это было и смешно и не смешно. Смешно, потому что на моем старике была ковбойская шляпа, а на маме красная штука с завязками, которую в таких фильмах носят проститутки. А не смешно, потому что он ее душил.

Снова показали Клинта, он потянулся за своей пушкой. Только пушки на месте не оказалось. Какой-то уебок ее забрал, и Клинт был ни хера не рад. Но его так просто не остановить. Он лезет в носок и вытаскивает охуитель-но огромный нож Боуи1. Он прищуривается и начинает вставать, тихо и осторожно.

Теперь я на кухне. Это сон, поэтому мне не надо рассказывать вам, как я туда попал, и вас это не должно парить. Ящик открыт, и я что-то оттуда достаю. Это секач. Я беру его и иду к лестнице. Но на, середине лестницы оказывается, что это уже не секач, а нож Боуи, как у Клинта. Старик наверху, в своей спальне орет что-то про маму, называет ее идиоткой, шлюхой и все такое. Мама издает какой-то булькающий звук, и он мне совсем не нравится. Но я ведь Клинт, так? У меня прищуренные глаза и коричневая шляпа, и огромный охуительный нож. Я поднимаюсь к дверям спальни и хочу осторожно ее открыть. Но у меня ни хера не получается. Это ж, блядь, фильм с Клинтом Иствудом. Так что я разбегаюсь и высаживаю дверь к едреням.

Крупный охотничий нож в ножнах, длиной 20—30 см, изобретенный братом Дж. Боуи Ризином Боуи. Такой нож обычно перековывали из напильника. Он пользовался большой популярностью среди пионеров — покорителей Запада.

Он быстро отскакивает от нее. Знает, что влип. За ним пришел Клинт, и ему бы лучше уняться. Но слишком поздно. Она лежит на кровати, мертвая. Это моя мама, ее блондинистые волосы и красные губы. Рот у нее открыт, а в больших синих глазах застыл ужас. И это сделал мой старик.

Он съеживается в углу, пытаясь спрятаться за шкаф. Я иду к нему. У меня в руке нож, и тут наступает темнота…

Не знаю, сколько было времени, когда я пришел в себя. Я лежал, вытянувшись на скамейке, где-то рядом текла вода. Через несколько минут до меня доперло, что я в парке Вомадж, в дальнем его конце, у Шэттер Крессент, а звук идет от Ссущего фонтана, который от меня в нескольких футах.

Ссущий фонтан назывался так из-за трех статуй мелких пацанов, которые вроде как ссали в фонтан, даже не придерживая члены руками. Они ссали туда, сколько я себя помню и, кажется, не собирались заканчивать. Между ними стояла голая телка, но разглядеть соски или пизду было нереально. Наверное, когда ее только поставили, все это было видно, но это было до хуя времени тому назад, и из-за погоды все, типа сгладилось.