Притворись нашей мамой. Дочери - Регина Янтарная

Вдыхаю.

– Чанышев, на выход! – грубый окрик выводит меня из оцепенения.

Выбираюсь из фургона. Спрыгиваю на землю.

Безумное напряжение. Нервы на пределе. Дрожь пронизывает тело.

От ужаса происходящего, от страха за детей схожу с ума. От несправедливости, что придется сидеть мне, а не дяде…

Туман покидает мой мозг, и отцовский инстинкт защищать детей встает на первое место. Даже если меня будут пытать, ничего не скажу.

Мирюсь с поганой реальностью! Сам виноват, не надо было влюбляться!

Меня куда-то ведут. Догоняют постоянные окрики:

– Лицом к стене!

– Расставить ноги!

– Раздевайтесь!

Скотский досмотр… Чудовищный допрос… Переодевание в тюремную одежду…

Стрёмно. Погано.

За спиной громко захлопывается железная дверь. Теперь других не будет.

Лязг запирающихся замков.

Вот и всё…

***

Решаюсь. Поднимаю глаза. Небольшая тюремная камера на четверых. Вдоль стен двухъярусные кровати, заправленные по-солдатски безликими черными байковыми одеялами. Под потолком небольшое окно в решетку.

Ёжусь.

Внутренности, словно намертво стянуты жгутом. На нервной почве снова разболелся желудок. Всё как тогда, когда Лейла только начала болеть. Из-за нервного стресса разболелся желудок, открылась язва.

Надеюсь, в этот раз обойдется. Мне только этого не хватало для полного счастья!

Скольжу взглядом по унылым безрадостным мужским лицам.

Три пары глаз уставились на меня.

Глядят скептически, прицениваются.

Встряхиваюсь. Выхожу из аута, прихожу в себя.

До меня, наконец, доходит, что это моя новая действительность, семья.

Друзья по несчастью. Теперь мне жить с ними. Вопрос в том – сколько…

– Доброе утрой, – смело приветствую.

Никто не отвечает. Высматриваю и иду к свободному спальному месту.

Бросаю быстрый взгляд на сокамерников. Один из них, почти дед, великодушно кивает.

Вздыхаю. Тяжело опускаюсь на постель.

– Я Валера, – произносит тот, что позволил мне занять шконку.

– Амир, Чанышев, – представляюсь я.

– По какой статье? – со знанием дела цедит он сквозь зубы.

Молчу. Не знаю, по какой статье…Вернее сказать знаю, похоже, мне пришьют всё, что только можно.

– В первый раз что ли? – усмехается он. – За что загребли, спрашиваю?

– Ни за что. Ошибка вышла, – выплёскиваю накопившееся.

Мужики дружно ржут.

– Если что, мы все тут ни за что! – слышатся нестройные голоса со всех сторон.

– Обвиняют в чём? – жёстко настаивает Валера.

– В краже… девушки, – впервые говорю правду самому себе.

Раздаётся потрясённый свист.

– Ни фига себе! Неужели такому симпатяге нормальная баба не дала?!

– Я не крал ее! – возмущённо восклицаю я. – У нас всё было обоюдно! Вернее, ничего не было. Просто платоническая любовь.

Толстяк с верхней шконки цыкает на всех.

Тут же наступает тишина. Раздумывают, верить ли мне? Не удивлюсь, если не поверят. Мне сейчас никто не верит.

Похоже, даже дочери и мать будут разочарованы во мне, когда узнают всю горечь правды.

– Чанышев? – уточняет толстяк. – Не родственник ли ты Акиму?

Киваю. Признаюсь. Шила в мешке не утаишь, всё равно узнают.

– Племянник!

– Понятно. Как правило, по-крупному подставляют свои. Значит, на этот раз Аким слил племянника! Крыса! – вслух рассуждает Толстый, и спускается вниз, чтобы получше разглядеть меня.

Вздрагиваю от неожиданности. Знакомиться с зэками я точно не собирался.

Жестокий розыгрыш! Еще вчера я общался с хорошими людьми на винограднике, мечтал о достойном будущем для детей.

Что сегодня?

Полный крах.

Может, меня сдал дядя Аким? – внезапная мысль пронзает всё мое существо.

Нет! Ему это ни к чему. Он же собирался меня женить.

А если он понял, что я пытаюсь выйти из игры, и избавился от меня раньше, чем я перестану подчиняться.

Уж слишком он загорелся желанием продать мою дочь. Целых три дочери против меня одного.

Жесть!

Низко. Подло. Жестоко. Играть чужой жизнью.

Не укладывается в голове. Это что-то за гранью…

***

Сцены ночного задержания крутятся как кадры киноленты…

Перед глазами всплывают голубые ледяные глаза отца Наташи. В них клубится мгла. Штормит.

С какой ненавистью смотрит он на меня! Готов собственноручно придушить.

Упрекает. Обвиняет. Выносит приговор, не зная всей правды.

Я не оправдываюсь, знаю, что виноват.

Я похитил Наташу, но я же ее защитил, я ее любил и люблю. Даже сейчас, после всего, что она сделала.

Прокручиваю в голове, не мог ли кто-то дать показания против меня.

Соседи – точно нет. Я им верю.

Мать и дочери – не могли. Они моя сила, моя стена.

Аким? Против себя не станет свидетельствовать.

Анвар? Он встречался с этим мальчишкой – танцором, запугивал его. Не-ет. Точно не мог. Я же потащу его прицепом за собой.

Никто, никогда не видел, чтобы я тащил Наташу куда-то силой.

Только она знает всю правду.

Моя жизнь, как и жизнь моей семьи зависит сейчас от ее слов.

Пока не позовут на допрос, я так и не узнаю, что она заявила.

Нервно тереблю руки. Внутри ору!

Вспоминаю добрые глаза девушки цвета некрепкого кофе, нежно думаю о ней. Но воспоминание об ее властном опасном отце рассеивает любовный туман, заставляет думать о настоящем.

Ругаю себя.

Я всегда был осторожным, работая на дядю. Знал, что не цветами торгуем, ходим по острию дозволенного. Все дела дяди всегда пахли криминалом. И узнай кто, по головке бы не погладили.

Но всё же… мысли снова перескакивают на вторую Лейлу.

Как я могла поверить, что она поймет меня? Простит за удержание силой. Так семейные дела не делаются. Первая Лейла бы никогда не простила подобного. Она Назара не любила до конца своих дней.

Да, моя Наташа – добрая нежная любящая… но не женщина, а всего лишь девушка.

И ее отец прав, когда мы познакомились, ей не было и восемнадцати.