На границе чумы - Лариса Петровичева

В груди что-то неприятно сжалось, и стало трудно дышать. Андрей распахнул куртку, давая доступ воздуху, и некоторое время стоял, не шевелясь. Воспоминание угасло, словно и не приходило.

Еще один лист не выдержал тяжести снега и слетел на землю. Теперь на белом поле возникала фраза, словно невидимый автор начинал черновик новой повести. Андрей усмехнулся – вряд ли кому-то захочется написать о нем. По большому счету, Шани прав: он малодушный ссыльный врач, размазня и интеллигентский нюня, чьих сил и умственных способностей хватило только на то, чтобы сидеть на болотах, так что вряд ли он будет кому-то интересен. Ни как личность, ни как предмет искусства. Однако есть ли смысл переживать по этому поводу?

Тучи окончательно рассеялись, и в черноте неба проступили крупные звезды, свежие, будто умывшиеся в снегу. Память снова унесла Андрея в прошлое: в тот день, когда Витька, самый творческий и взбалмошный тип из их университетской компании, прошел операцию и вживил в себя фотоаппарат. «Просто, как все гениальное, – сказал он тогда. – Смотришь, видишь что-то интересное и все, что от тебя требуется, – это просто моргнуть и получить отличный снимок. Кстати, есть уйма опций для обработки изображения». Интересно, жив ли еще его старый друг и захотел бы он сейчас сфотографировать это высокое холодное небо, усеянное незнакомыми землянам созвездиями. Вон там – длань Заступника, по ней узнают, где север. А там, над лесом, восходит Победитель Змеедушца – вон, изогнулся весь…

Почему он вообще думает об этом? Десять лет ведь старался не вспоминать, и это прекрасно удавалось, а теперь вот стоит в снегу и захлебывается в воспоминаниях. Или это появление земляка – молодого мужчины с насквозь промороженным циничным взглядом профессионального убийцы – настолько растревожило бывшего врача? Темные воды поднимаются все выше и выше, он вот-вот утонет: маленькая коричневая родинка у Инги под лопаткой, сыновья, озаренные вечерним солнцем, гоняют в футбол по двору, его сестра танцует вальс, статья доктора Кольцова в «Науке и жизни», умопомрачительный запах цветущей сакуры под окнами дома, счастливая монетка в кармане пальто…

Андрей не сразу понял, что плачет, – настолько это было странно и для него в общем-то неестественно. Все это глупая сентиментальность, подумаешь, постаревший бывший интеллигент вспомнил молодость – пытался сказать он себе, но тихие скупые слезы никак не желали останавливаться. Наконец, ему удалось взять себя в руки, Андрей провел рукавом куртки по лицу и вдруг понял, что он здесь не один. Он обернулся к дому и увидел Нессу. Та стояла в дверях, совершенно позабыв о том, что с открытой дверью дом выстуживается, и смотрела на Андрея, приоткрыв от изумления рот.

– Ты что? – спросила она, когда Андрей обернулся. – Андрей, ты что, плачешь?

Сказано это было так, словно Несса была готова поверить скорее в явление всех сил Заступниковых в Кучки, чем в мужские слезы.

– Нет, – соврал Андрей, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Нет, с чего ты взяла…

Несса закрыла, наконец, дверь и подошла к Андрею. Глядя в ее встревоженное лицо, он вдруг понял, что она стремительно повзрослела за эти несколько месяцев, превратившись из ребенка в девушку…

– Ни с чего не взяла, – сказала Несса. – Ты завтра в столицу поедешь?

– Поеду, – кивнул Андрей. – Там ведь люди умирают. А моего лекарства хватит на всех.

– Поняла. – Несса поежилась, плотнее запахнула доху, подаренную сегодня днем кем-то из спасенных односельчан, и голосом, не оставляющим места для возражений, заявила: – Я с вами.

– Не выдумывай, – нахмурился Андрей. – Ты останешься тут, и все. Потому что послезавтра к вечеру я вернусь и буду очень голодный. А ты приготовишь ужин.

Несса надулась.

– Кто б сомневался, что будешь голодный, – буркнула она. – А все ж я с тобой поеду. У меня порода такая, что не переупрямить.

Андрей вздохнул. Он уже успел убедиться в фамильном упрямстве Нессы. Пожалуй, Шани прав – надо в самом деле ее удочерить… Она даже чем-то на него похожа, вот и складка между бровей такая же.

– Кто б сомневался, что не переупрямить, – сказал он в лад. – Но дело в том, что мы едем на верную смерть. Наш с тобой гость – преступник и убийца, и я думаю, что охранцы с удовольствием вздернут его на первом же столбе. Ну и меня с ним рядышком подвесят за компанию. А я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Несса охнула и обвела себя кругом.

– А вид у него благородный, – заметила она. – Ясно, что знает вежество. Андрей, а ты, когда был Боратой и в столице жил, знал его?

– С чего ты взяла? – спросил Андрей.

– С того, – ответила Несса, – что говорите вы будто знакомые. И не по-нашему.

Андрей усмехнулся и кивнул.

– Ничего от тебя не утаить. Да, знал. Но немного.

– Что ж, очень плохой человек?

Андрей пожал плечами. Не всякий десятилетний мальчик схватит топор и зарубит мачеху, пусть она его и истязала. Далеко не всякий. И не каждый потом пойдет на службу в инквизицию – это работа только для личности определенного склада. Я бы не поворачивался к нему спиной, подумал Андрей, но вслух сказал:

– Не то чтобы плохой. Особенный.

– Я и вижу, – нахмурилась Несса. – Особенный. Как зыркнул на меня своими глазюками, я чуть душу Заступнику не отдала, – она помолчала, а потом промолвила: – И вот как тебя одного с ним отпускать? Зарежет, как того капитана, а лекарство отберет.

– Не зарежет, – тихо произнес Андрей. – Не волнуйся. С этими словами он обнял Нессу за плечи и двинулся к дому. Холодало, а звезды становились все крупнее и ярче.

Если бы Андрей обернулся, то он увидел бы, как с ветки яблони срывается последний лист и, упав на снег, в компанию своих собратьев, образует на белом поле подобие русской буквы «А», словно кто-то невидимый решил, что судьба ссыльного врача интересна и достойна романа.

Но Андрей не обернулся.

Андрей, земное воплощение всемилостивого и всеблагого Заступника, избавитель Аальхарна, величайший исцелитель и спаситель, сидел за чтением старинного аальхарнского труда по философии – безымянный автор остроумно и элегантно доказывал множественность обитаемых миров, когда в дверь его роскошно обставленного кабинета в Зеленом дворце осторожно постучали, и на пороге появился смущенный и угрюмый Коваш, теребивший в руках теплую зимнюю шапку. Его мрачное лицо выражало крайнюю степень отчаяния.

– Господин, позвольте…

– Что случилось? – спросил Андрей.

Коваш сокрушенно покачал головой.

– Пойдемте со мной, господин… Пожалуйста. Он совсем плох…

И Коваш едва не расплакался.