История пиратства. От викингов до наших дней - Питер Лер

глобализма и пониманию того, что свободная торговля более прибыльна, чем пиратство. Вот почему ни одно из государств, когда-то извлекавших выгоду из такого «сомнительного инструмента внешней политики, как каперство», больше к нему не прибегает. Что касается пиратских государств вроде недолговечных королевств Коксинги и Канходжи Ангре, то распространение суверенных национальных государств западного типа с четко обозначенными сухопутными и морскими границами объясняет, почему такие отколовшиеся территории больше не существуют. Они просто не были бы признаны в качестве суверенных независимых государств ни одной другой страной или международной организацией, как в случае с Сомалилендом — отделившейся провинцией Сомали{384}, и, вероятно, даже оказались бы мишенью многонациональной коалиции, которой поручено установить порядок.

Новый безнравственный инструмент

В некоторых странах, похоже, пиратство и каперство вытесняются новым «безнравственным инструментом внешней политики» — это океанские траулеры, ведущие, как это называют некоторые наблюдатели, «рыболовные войны», или «пиратское рыболовство».

В период, о котором шла речь в части II, колониальные державы часто ввязывались в региональные дела и проводили при этом недальновидную меркантилистскую политику, когда выгода одного государства по определению оборачивалась ущербом для другого. В особо серьезных случаях центральные органы власти попирали требования прибрежных рыбацких общин, например ограничивая или полностью запрещая морскую торговлю или заставляя жителей переселяться вглубь страны, чтобы создать санитарный кордон. В наше время на смену меркантилизму пришли глобализация и либерализация торговли, а внутренняя политика, основанная на радикальной тактике выжженной земли в духе империи Мин, в основном ушла в прошлое. Тем не менее во многих регионах мира, где страны находятся в стадии государственного строительства, рыбацкое население по-прежнему оттесняется на периферию общества и оказывается «ни там ни тут».

В Юго-Восточной Азии (точнее, на берегах Малаккского полуострова, Сингапура и островов Риау) проживают потомки оранг-лаутов, или «морских людей», известных также как «морские цыгане». Несмотря на быстрый экономический прогресс во многих странах Юго-Восточной Азии, условия жизни этого прибрежного народа, как правило, ужасающи, люди лишены всякого социального обеспечения и национального здравоохранения, зачастую их даже не считают «полноценными» гражданами государства, на берегах которого они проживают, а следовательно, воспринимают их как законный объект эксплуатации{385}. Оранг-лауты — лишь один из примеров систематического неуважения по отношению к маргинализированному рыбацкому населению, независимо от его национального или этнического состава; вспомним индонезийского пирата Маркуса Убана, остро ощущавшего свое бесправие, а также демонстративное безразличие правительства Индонезии к условиям жизни на некоторых островах вдали от политического центра. Предоставленные сами себе, постоянно страдающие от вторжений океанских траулеров, браконьерствующих в местах их промысла, оттесненные на обочину жизни выходцы из культур с не такой уж давней историей морского рейдерства оказываются перед трудным выбором. Некоторые из них решаются на переезд в город, чтобы найти там работу. Другие пытаются официально устроиться на борт какого-нибудь торгового судна. А третьи начинают заниматься контрабандой, пиратством или тем и другим сразу. Большинство же, вероятно, просто хватаются за первую же представившуюся возможность. Где бы ни складывалось пиратство на постоянной основе, за ним чаще всего стоит слабое или несостоявшееся прибрежное государство, которое не заботится о социальном благополучии своих оставшихся не у дел прибрежных жителей и испытывает трудности с пресечением незаконного рыболовного промысла в собственных водах.

Продолжительное вмешательство внерегиональных держав в региональные дела — пусть даже сейчас это происходит гораздо реже, чем во времена колониализма и империализма, — в определенной степени все еще может считаться причиной сохранения конъюнктурного мелкомасштабного пиратства. Например, в случае с волной сомалийского пиратства в 2008–2012 годах можно утверждать, что начало было положено в 1990-х — именно тогда сомалийским рыболовам пришлось бороться с океанскими траулерами, вторгавшимися в их промысловые зоны, которые относятся к одной из важнейших крупных экосистем{386} Индийского океана. Траулеры прибывали сюда для браконьерского лова таких ценных пород рыбы, как голубой тунец, макрель и луциан. Вторжения стали следствием краха центрального правительства Сомали в 1991 году и скатывания страны в продолжительную гражданскую войну. Иностранные суда либо вообще действовали без лицензии, либо имели «лицензии, легитимность которых была крайне сомнительна — на бланках бывшего правительства Сомали, подписанные в Могадишо военным начальником, объявившим себя представителем бывшего правительства Барре»{387}. Конец правопорядка на суше привел к беззаконию и на море, тем более что на море поддерживать любые формы власти всегда сложнее. В результате сомалийским рыболовам пришлось иметь дело с постоянно растущим числом океанских траулеров из различных стран Европы (например, Франции и Испании), Ближнего Востока / Западной Азии (например, Саудовской Аравии и Пакистана) и Дальнего Востока (например, Японии, Тайваня и Таиланда), которые систематически опустошали воды Сомали{388}.

Трудно оперировать цифрами, говоря о стоимости украденной в сомалийских водах рыбы. Исследования с целью количественной оценки морской фауны, проведенные «экспертами ООН, России и Испании непосредственно перед падением режима президента Барре в 1991 году, показали, что объем устойчивого вылова как кустарным, так и промышленным способом составляет не менее 200 000 тонн рыбы в год, в то время как австралийские ученые заявляли, что это минимум 300 000 тонн»{389}. Из-за экономического и экологического урона, нанесенного водам Сомали незаконным выловом, некоторые наблюдатели уверенно сравнивают эту деятельность с пиратством, называя ее «пиратским рыболовством»:

В то время как необъективные резолюции ООН, постановления крупных держав и сводки новостей продолжают осуждать угон торговых судов сомалийскими пиратами в Индийском океане и Аденском заливе, пиратское рыболовство по-прежнему игнорируется. Почему резолюции ООН, приказы НАТО и указы ЕС о вторжении в воды Сомали не могут включить в себя защиту морских ресурсов от ННН-промысла в тех же водах?{390}

На этот прямой вопрос существует, вероятно, много вежливых, дипломатичных ответов. Однако если отвечать столь же прямо, то стоит привлечь внимание к тому факту, что международные отношения продолжают основываться прежде всего на национальных интересах. Поэтому не так уж удивительно, что Франция и Испания были самыми ярыми сторонниками операции Европейского Союза «Аталанта», организованной в декабре 2008 года с целью сдерживания сомалийского пиратства: операция, которая все еще продолжается на момент работы над этой книгой (ноябрь 2018 года), отвечала национальным интересам этих стран, защищая их собственные рыболовные флоты, действующие в сомалийских водах.

В любом случае изгнание пиратов из водного пространства — лишь одна сторона проблемы. Если международное сообщество действительно заинтересовано в прекращении или, по крайней мере, сокращении пиратства — и не только в водах Сомали — прежде всего необходимо арестовывать рыболовно-пиратские траулеры. В Индонезии, например, экономический и экологический ущерб, наносимый незаконным рыболовством, настолько велик, что правительство президента Джоко Видодо приказало индонезийскому флоту топить траулеры, вторгающиеся в местные воды (предварительно арестовав и сняв с борта членов экипажей), чтобы другим было неповадно.

Современный