Комната лжи - Саймон Лелич

– Вы о пожаре? Я знаю, я там была, я видела. Я только…

И тут ее осенило: а почему Джейка нет внизу? Здесь полиция, свет везде горит, почему она не видела, как он подслушивает на лестнице или слоняется в холле?

– Боже мой, что-то случилось? Что-то с Джейком? Он был там, в школе? Он же сказал, что не пойдет!

Она в панике переводила взгляд с лица на лицо. Нил по-прежнему избегал зрительного контакта. Мужчина не реагировал. Юная сотрудница полиции, если только Сюзанне не почудилось, смотрела на нее с нескрываемой враждебностью.

Итак, все началось.

Джейк, ее малыш, ее сладкий любимый мальчик – сидит один в тюрьме.

Эта картинка преследовала ее в тот период жизни, въелась прочнее, чем любая другая. Сильнее, чем тот день, когда Сюзанна вошла в дом и обнаружила сына, свисающего с балюстрады. Конечно, тот момент она тоже вспоминала множество раз, но зрительные образы, картинка в мозгу… размыта. Мозг запрятал ее, убрал с дороги так же, как медсестра ставит ширму. Вместо этого эмоции того дня ранили глубже, чем что-либо. Горе, потрясение, паника угрожали выплеснуться наружу при каждой попытке вспомнить.

Джейк сидит один на скамье, лицо измазано сажей (или чем-то другим, подумала тогда Сюзанна, черты лица стали темнее, хотя все это она осознала только позднее): эта картинка предстает перед ней каждый раз, когда Сюзанна закрывает глаза.

А еще она помнит, как долго выясняла, что же именно произошло. Сначала никто не хотел ей ничего говорить, даже Нил. Поездка к полицейскому участку прошла в молчании. А потом, когда они приехали, история начала постепенно проясняться. И даже узнав, она не могла понять. Она слышала слова:

нападение

происшествие

заявление

жертва

насилие

и их она понимала. Но они теряли смысл, когда речь шла о ее сыне. Полностью. Бога ради, насилие? Как? Когда? Кто? Очевидно, произошла ошибка. Что-то перепутали. Это ошибка, крутилось у Сюзанны в голове.

Одно но: Джейк. Он, как и Нил, избегал смотреть на нее, ни слова не отвечал на ее вопросы. В ту первую ночь Сюзанна не смогла разобраться, где правда. Она спала? Это сон? А как же пожар? Он вообще был?

А потом последовало признание Джейка, на следующее утро, когда от фактов уже стало не скрыться.

Насколько видит Сюзанна, дальнейшее можно разделить на две фазы. Период, когда мир ненавидел Джейка. А потом, что оказалось сложнее перенести, период, когда ненависть исчезла.

Имя почти сразу стало известно. Конечно, из-за возраста газеты не могли его раскрыть, но все знали – Джейк был причастен. Улица, школа, общество – все, чье мнение было важно. Поэтому, когда газеты раскрыли факты дела – учительница (юная идеалистка) изнасилована одним из своих учеников (злобным индивидуалистом), а место преступления (школу!) он поджег, чтобы скрыть следы преступления (все «по неподтвержденным данным», естественно) – уже ни для кого не было тайной, что за всем этим стоял Джейк.

Неизбежно последовала буря. Газеты не могли напрямую показать пальцем на Джейка, но они изливали столько морального негодования, что знавшие, кто виновен (Сюзанна не понимала, куда подевалась презумпция невиновности), отнеслись к нему со всей строгостью. На пути к месту слушания фургон, в котором его везли, чуть не опрокинули. Кирпичи, яйца, фекалии летели в окна дома Сюзанны. То, что сделал Джейк, в его возрасте – отражение болезней современного общества. А современное общество в ответ готово было линчевать дитя Сюзанны.

В тот момент ей казалось, что хуже уже быть не может. Точнее, в тот момент она думала, что может предсказать, как все будет развиваться дальше. Джейк во всем признался полиции. Элисон рассказала свою часть, как и Скотт, Пит и Чарли. Показания остальных мальчиков отличались от версии Джейка, но главное, что тогда уже все знали, что именно произошло. И их жизненный путь уже был предопределен. Встречные обвинения, наказание, возмездие. Сюзанна думала, она точно знает, что ждет их впереди.

Но она ошибалась.

Через шесть недель после ареста Джейка Элисон Бёрч изменила показания. Более того, она исчезла, так неожиданно и бесповоротно, как Сюзанне и не снилось, когда она сама пыталась скрыться после того плевка Эмили в лицо на улице. Сюзанна подумала, что Элисон испытывала отвращение от поднявшейся шумихи. В теории ее личность была под защитой, как и Джейка, но в реальности – в обществе – Элисон сохранила анонимность с тем же успехом, что и сын Сюзанны. А в преддверии полноценного судебного заседания она, без сомнения, испугалась. Возможно, ей еще было стыдно, как и описывала Сюзанна, когда объясняла все Адаму. Сюзанна пыталась связаться с ней вскоре после ареста (она знала, это ужасная идея, адвокаты запретили бы ей, если бы узнали), хотела выразить сожаление, но, что вполне понятно, ей дали от ворот поворот. Так что она не могла знать наверняка, почему Элисон сбежала. Разум возобладал, вот и все. Это единственное, что, по мнению Сюзанны, придавало смысл той омерзительной ситуации.

Но газеты смотрели на все иначе. Естественно, это ведь их работа. Не просто иначе на все смотреть, иначе все описывать, независимо от фактов. Они жаждали крови, и в этом была проблема. Читатели требовали. И когда Королевская служба обвинения вынуждена была закрыть дело Джейка, объявить, что без обвинения, при том, что Джейк изменил показания, у них не было весомых доказательств его вины, обезумевшая от травли толпа обнаружила, что ее лишили жертвы. Это никуда не годилось. Так что прессе ничего другого не оставалось. Они нашли себе новую жертву.

Новостное колесо вращалось с такой скоростью, что у Сюзанны кружилась голова. Джейк не только не был виновен, вещали теперь газеты, он был невинен. С ним обошлись несправедливо. Обвинили ошибочно. Теперь Джейк стал жертвой, а не Элисон. А Элисон Бёрч, которую газеты могли теперь назвать по имени и безнаказанно стыдить – стала преступником. Подумать только, она не только обвинила в изнасиловании ребенка – ребенка, дорогой читатель! – но еще и стояла на своем более месяца, попусту тратя время полиции, вводя в заблуждение общественность и чуть не разрушив жизнь мальчика. А все почему? Потому что она фантазерка. Гонится за вниманием. Кто-то мог бы добавить – шлюха. На самом деле Сюзанну больше всего потрясло то, что газеты, похоже, все время втайне надеялись именно на такой исход. Мальчишка насилует взрослую женщину? Хмм. Человек собаку не кусает. А вот ложное обвинение в насилии, где виновна женщина… Отлично. Готовый материал для авторской колонки на две недели вперед, для воскресного приложения – на целый месяц. Что еще лучше, им не придется бороться с контраргументами. Настырные юристы не будут обвинять в клевете, не будут сгущать оттенки серого. Когда Элисон не будет рядом и не сможет защищаться, историю можно развивать бесконечно.

Сюзанна помнит свои споры с Нилом. Доводы – их была целая цепочка, в сущности, сводились к одному, превращались в единственную запутанную, затянутую в петлю веревку, на которой каждая вспышка пламени создает еще один узел.