Гарнизон не сдается в аренду - Евгений Костюченко

— Ты мне нужна, — сказал Гранцов сердито.

Он хотел сказать это совсем иначе, и не здесь, и не сейчас. Эти слова вырвались сами, и не в самый подходящий момент. Его просто жгла злость на этих аферистов. А в таком настроении как-то не принято объясняться в любви… И все же он повторил, упрямо и нежно:

— Ты нужна мне. Мне нужна ты. Ты очень сильно нужна мне, очень.

Больных держали в бане до обеда. За это время на берегу озера возникли белые столики под зонтами. Волонтеры расставляли одноразовую посуду, по-военному соблюдая узкую специализацию: кто-то тарелки, кто-то вилки, кто-то салфетки.

Собранную с травы одежду унесли в черных пакетах, а в баню принесли несколько охапок джинсов и маек. Когда все расселись за столами, уже нельзя было отличить больных от волонтеров. По крайней мере, с того расстояния, с которого можно было за ними наблюдать.

Охранники слонялись между жилыми корпусами и штабом — их не пригласили к трапезе.

Зазвучала музыка. Приторное дребезжание клавесина далеко разносилось над озером. Первая, с неизменной газеткой в руке, ходила от столика к столику.

— Детский сад на даче, — сказал Поддубнов и презрительно сплюнул.

— Да, уж ты бы поставил дело не так, — сказал Гранцов. — Для начала марш-бросок в противогазах, потом турник. Для оставшихся в живых.

— Да мне-то что, пусть живут. Как-то спокойнее, когда народу много.

— Что, надоело оборону держать? — сказал Гранцов. — Не расслабляйся, Борис Макарыч. Это они днем такие смирные, а ночью надо держать ушки на макушке. Не думаю, что про нас забыли.

Доктор Керимов вернулся с кормежки собак и доложил:

— В сарае курилку открыли. Слушай, надо что-то делать, там все-таки дрова. Очень хорошо гореть будем, честный слово.

— Не может быть, — сказал Поддубнов. — Не курят они. С этим делом у сектантов строго.

— Это днем строго, — сказал Гранцов.

— Что, ты своими глазами видел, что они курят в сарае? — спросил Поддубнов.

— Глазами не видел, — сказал Керимов. — У меня нос есть. В сарай зашел — воняет дымом. Кто-то курил.

— Окурки остались?

— Я смотрел. Нету.

— Это вирусы, — решил Вадим. — Которые по ночам эфир засоряют.

— Наверно, через свой туннель залезли, под проволокой, — сказал Керимов.

— Надо было заминировать сразу, — сказал Гранцов. — Вот только где взять мину… Ну что, Макарыч, убедился? Люди, будьте бдительны.

— Полегче насчет мин, — сказал Поддубнов.

— Уже и помечтать нельзя?

— Знаю я твои мечты. Давай все вопросы решать мирно.

— Так я и решаю мирно, — сказал Гранцов. — Мин все равно не достать.

— Знаю я, как ты мирно решаешь.

Гранцов откусил нитку, воткнул иголку в катушку и полюбовался на свою работу — из порванной куртки он сделал маскировочный чехол для автомата. Теперь он мог выходить хоть на Невский, и никто бы не обратил внимания на бесформенную котомку у него под мышкой.

Керимов разогрел на плитке остатки шашлыка и заварил чай. Молча накрыл на стол, но сам есть не стал, а уселся за компьютер.

— Ты чего? Война войной, обед обедом, — сказал Поддубнов. — Ешь давай.

— Хотел на тот берег, к армянам, за барана рассчитаться надо. Набрал солярки две канистры, спустился на причал, а там охрана, — сказал Керимов. — Не пускают к лодке. Что, драться с ними?

— Мы мирные люди, — сказал Гранцов. — Сначала попробуем договориться.

Но у выхода опять стоял джип, и Сто Седьмой сидел в нем, слушая радио.

— Потерпи часик, — сказал он. — Почему? Потому что сейчас самое важное время, спецобработка. Полная изоляция от людей. Видишь, даже секъюрити вся попряталась, кто куда. Гаврики не должны видеть никого, кроме собеседников. Такая методика.

— А как же наши в санчасти?

— Какие ваши? Врачиху вашу уже обработали, так что она уже не ваша, а наша, — сказал Сто Седьмой. — Потерпи до вечера. Ты позвонил?

— Позвонил, — сказал Гранцов. — Дочка ответила мужским голосом.

— Вот так, — сказал Сто Седьмой. — Отец по командировкам всю жизнь, а дочка уже невеста. Попробуй усмотри за ней. У тебя-то есть дети?

— Где-то есть, наверно, — пожал плечами Гранцов. — Так, значит, до вечера потерпеть? Ладно.

Он не собирался терпеть до вечера, и отправился проведать Гошку с Региной по одному из подземных переходов, который соединял с бункером кладовку санчасти.

Осторожно закрыв за собой крышку люка, он услышал голоса. В соседней палате кто-то монотонно читал непонятные стихи, и каждый куплет сопровождался репликами слушателей.

Гранцов уже решил было отправиться обратно в бункер, как вдруг в коридоре раздались шаги. Он быстро прикрыл люк ковриком, поставил сверху стул и сам уселся на него.

Дверь распахнулась, и человек на пороге изумленно уставился на Гранцова.

«Живу я тут», — собирался ответить Гранцов на его неизбежный и логичный вопрос. Если вместо вопроса будут какие-то агрессивные поползновения, Гранцов захватит его как «языка». Но ни один из этих вариантов не пригодился.

— Мы ждем тебя, — сказал человек. — Идем со мной, все уже собрались.

В соседней палате на полу расселись люди в старых джинсах и выцветших майках. Среди них стояла блондинка (Гранцов уже видел ее, когда она прибирала в штабе). Она улыбнулась и жестом пригласила его присесть — на пол. Он опустился на корточки у самой двери, потому что не собирался тут засиживаться. Сзади кто-то ласково похлопал его по плечу. Вадим обернулся и увидел, что ему протягивают белый стаканчик с какой-то темной жидкостью. Только сейчас он заметил, что у всех вокруг были в руках такие же одноразовые стаканчики, у кого пустые, у кого еще нет. «Лотосовый чай», — шепнули сбоку. Гранцов вспомнил о том, что медики института умеют заваривать чай по-особому. Наверное, в стаканчике какой-то психотропный напиток. «Да что мне будет с одного глотка. И не такое пили», — усмехнулся Вадим. Он попробовал теплую сладкую влагу, да и опорожнил стакан залпом. Никакого эффекта.

— Посмотрите в окно, — вещала блондинка. — Вечное небо. И вечные облака, которые меняются каждую секунду. Вечное озеро и вечные волны, которые ни мгновения не стоят на месте. Вечный лес и вечные деревья, которые обновляются каждой весной. И только человек, который стоит в центре природы, пытается остаться неизменным.

Это бессмысленно. И это противоречит истинным законам. Законам природы. И законам Бога, если вы верите в него. Невозможно остаться неизменным. Мы меняемся независимо от нашей воли и наших прихотей. Мы меняемся вопреки всем надуманным законам общества и государства.