Франкенштейн в Багдаде - Ахмед Саадави

– Нет! – ответил Абу Анмар.

Он отпил из стакана и стал медленно наливать другой, чтобы, хлопнув им, поставить на столик перед другом.

– Нет! Я не приму условий этого сводника!.. Но я сделаю встречное предложение – продам ему гостиницу!

1

Умм Даниэль, как обычно, сидела в гостиной с заметно полинявшим котом на коленях и через толстые очки всматривалась в играющие на красивом молодом лице своего святого покровителя отблески желтой керосиновой лампы. В их бледном свете казалось, что губы на изображении шевелятся и святой с ней разговаривает. Она не сводила с иконы взгляда все время, пока до ее слуха из соседнего дома доносились стоны. Офицеры в розовых рубашках били кулаками и пинали Хади Барышника. Четверть часа она, как прикованная, вопрошающе смотрела на икону под крики боли и призывы о помощи, которые, пробивая несколько рядов толстых стен, нарушали ее одиночество. Она зажмурилась, и шум резко прекратился. Илишу погладила старого кота по спине, не обратив внимания на оставшуюся на ладони шерсть. Открыв глаза, она в который раз задумалась над словами Умм Салим аль-Бейда, заглянувшей к ней в полдень после происшествия со звонкой пощечиной, которую Фарадж ад-Далляль влепил бедному юноше, служащему в Ассоциации по сохранению культурного наследия Багдада.

Илишу должна была присутствовать в церкви в день поминовения святой Шимуни и ее семерых отроков, но не нашла для этого сил и осталась дома. К ней зашла Умм Салим, заявившая, что ад-Далляль – коварный человек, он ни перед чем не остановится, может даже изготовить фальшивую бумагу. А точно ли есть у нее свидетельство, подтверждающее право на этот самый дом? А не дом ли это одного из иракских евреев, которые массово эмигрировали из страны в пятидесятых годах прошлого века? Не путает ли она, дом всегда принадлежал ей, ее мужу или кому-то из их семьи, от которой уже почти ничего не осталось?

Зачем она приходила? Чтобы обидеть? Соседка предложила ей следующее: Умм Даниэль переселяется в любую комнату в ее доме, они специально для нее все побелят и обставят. Пусть не волнуется, все сделают как надо! А один из сыновей Умм Салим займется тем, что перестроит дом Илишу в мотель. Старушка будет получать доход с аренды комнат каждый месяц и сможет вести достойную жизнь, даже роскошную, а не бедствовать, как сейчас. Уж Умм Салим позаботится о том, чтобы ей никто не мешал и не надоедал! Таким образом они разрушат корыстный план ад-Далляля, замышляющего зло против Умм Даниэль. Аллах только ведает, что может сделать со старой слабой женщиной, живущей одной в доме, человек, лишенный остатков совести! Пусть ад-Далляль и ему подобные почувствуют, что люди не дадут ее в обиду и что она находится под их надежной защитой!

А может, Умм Салим сама вынашивает коварные планы? Не мечтает ли она сама захватить ее дом? Волчица в овечьей шкуре! А часом не работает ли она на ад-Далляля?

Умм Даниэль ничего не ответила соседке. Во всех трудных ситуациях она входила в ступор и замолкала. Умм Салим же решила, что старушке нужно время на обдумывание. И вот она размышляла, уставившись в висевшую на стене перед собой икону и поглаживая сонного Набо. Но призадумалась она вовсе не над предложением соседки, а над ее отношением к себе. Почему она, да и другие говорят, что ей нужно во что бы то ни стало продать дом? С чего они взяли, что у нее катастрофическое положение и единственный выход из него – избавиться от дома? Она вполне довольна собой и своим, да, скромным, образом жизни. Каждые три месяца она получает пенсионные выплаты, дочери посылают ей денежные переводы время от времени, есть помощь от Церкви. Она хорошо питается, а новая одежда ей ни к чему, очень редко когда приходится покупать обновку, особых запросов у нее нет. Она уверена в том, что спокойно может дожить свой век и не столкнется с серьезными проблемами. Если только не случится ожидаемое ею чудо…

Даже этот тщедушный юнец, который предложил от имени государства выкупить у нее дом, он тоже ничего не смыслит. Разве не ясно в первое же его посещение она сказала ему, что дом не продается? Разве будет она унижать себя, живя в доме, ранее принадлежавшем ей, а теперь отошедшем государству? А деньги, которые она за него получит! Да куда ей столько?!

Она прикрыла глаза. Голова была будто свинцовая. Набо спрыгнул с колен. Илишу почти уже засыпала, когда во дворе ее дома кто-то зашумел и послышались тяжелые шаги. Она обернулась в сторону двери и увидела призрак Даниэля.

2

Он уже думал, что это конец и что он вот-вот испустит дух, когда чьи-то сильные руки подняли его, лежащего на плитке во дворе, из лужи липкой крови. Он ничего не смог разобрать, потому что была непроглядная темень. Руки бережно опустили его на мягкий матрас на кровати, стоявшей рядом. Затем послышался звон посуды и копошение. Его тело обтерли влажным полотенцем, чтобы смыть запекшуюся кровь, натянули на него обратно рубашку и штаны.

– Надеюсь, с тобой все в порядке… Хотя ты заслужил хорошей взбучки!

Сказавший это исчез. Через несколько минут со стороны ворот стал нарастать топот. Руки-ноги у Хади обмякли, и ему показалось, что он теряет сознание, когда в лицо ударил свет фонарей и он увидел людей, окруживших кровать.

– Что вам от меня нужно? Что надо?! – выкрикнул от отчаяния он, думая, что это вернулись те, кто его допрашивал, чтобы на этот раз уже прикончить его.

– Что с ним?! – произнес один из них и наклонился рассмотреть раны на теле Хади. Остальные поспешили посветить ему.

Абу Салим, сидевший на своем балкончике, сразу приметил подозрительных типов, зашедших во двор к Барышнику. О том, что происходило внутри, он знать не мог и оставался на своем месте, следя за воротами, пока не подъехал «Юкон» и из дома Хади не стали выносить вещи. Абу Салим приподнялся и увидел, как посетители в спешке погрузились в машину. Вдруг окно автомобиля опустилось и оттуда вылетел, разбившись о стену дома, прикроватный ночник из цветного стекла. Все это озадачило Абу Салима. Мужчина позвал сыновей и собрал соседей. Все вместе они постучали Барышнику в ворота, которые оказались незапертыми, вошли внутрь и обнаружили избитого в кровь Хади. Младший сын Абу Салима побежал домой за бинтами, антисептиками и обезболивающими, которые он сбывал крепким парням на рынке аш-Шаварджа, поэтому хорошо знал, как оказывают первую помощь. Только с раной на бедре он ничего не мог поделать – ее надо зашивать, а он не умеет, поэтому перевяжет до утра, а там Хади обязательно надо будет добраться до поликлиники или травмпункта. Ночью с такой раной лучше не ворочаться во сне, чтобы ненароком не разбередить. Они приподняли Хади вместе с матрасом и перенесли в комнату, расположив больного у стенки. Его устроили поудобнее, напоили водой и убедились, что пострадавшему стало лучше. Соседи проявляли заботу о нем, но вместе с тем старались разузнать, что же с ним случилось и за что его так отходили неизвестные. Они пытали Хади, пока тот, придя в себя, не стал снова извергать брань – еще одного допроса за вечер он не пережил бы. Когда Хади попросил их заткнуться, всю их любезность и заботливость как рукой сняло. Они ушли, прихватив с собой фонари и оставив Хади лежать практически в темноте при тусклом свете его коптившей керосинки.