Ребята Джо - Луиза Мэй Олкотт

Его хозяйка, добрая фрау Тетцель, горевала о его отъезде, и соседка по комнате, престарелая артистка фрейлейн Фогельштейн, предсказывала ему, потряхивая своими седыми кудрями, что он скоро вернется обратно, многому научившись благодаря горькому опыту.

Сумма, отданная в его распоряжение, представлялась Нату целым состоянием, хотя была меньше той, которую щедрый мистер Лори предполагал сначала выслать ему переводом.

Мистер Баэр благоразумно посоветовал некоторую осмотрительность, так как Нат не привык к обращению с деньгами, а добрый профессор хорошо знал те искушения, которые сопряжены в юности с туго набитым кошельком. Нат наслаждался своей красивой квартирой и бессознательно привыкал к роскоши. Он любил музыку и не пропускал уроки, но вместо того чтобы упражняться дома, он тратил много времени на театры, балы и клубы.

Эти занятия не представляли собой ничего предосудительного, но на них требовалось много времени и денег, которых у Ната не было. Вскоре, однако, в нем началась перемена к худшему, и он сознавал ее. Широкий путь удовольствий шел книзу, а не кверху, и постоянные упреки совести, которые стали преследовать его в те минуты, когда он бывал один, заставляли его чувствовать, что не все в его жизни обстояло благополучно, несмотря на тот веселый вихрь, в котором он кружился.

— Еще один месяц, и я остепенюсь, — говорил он себе не раз, стараясь оправдаться в собственных глазах: все было кругом ново, его друзья дома хотели, чтобы он был счастливым и, вращаясь в обществе, приобретал тот лоск, в котором нуждался. Но дни проходили за днями, а изменить жизнь становилось все труднее, и, отдаваясь течению, Нат старался по возможности отдалить неприятную минуту. Летние удовольствия сменили более дорогие зимние развлечения.

За любезное гостеприимство приходилось расплачиваться каретами, цветами, билетами в театр, и подобные мелкие расходы сильно отозвались на кошельке Ната, содержимое которого казалось сначала неисчерпаемым.

Нат стал совершенно светским человеком и, взяв за образец мистера Лори, приобрел всеобщую любовь и расположение, тем более что за внешностью модного щеголя ясно сквозила честная, прямая натура. В числе его друзей находилась одна пожилая дама, имевшая дочь-музыкантшу, которую она желала пристроить за богатого человека. Сами они происходили из хорошей, но бедной семьи. Басни Ната насчет его богатства и знатных связей привели в восторг эту достойную женщину не меньше, чем его музыка, и любезные манеры восхитили сентиментальную Минну.

Тихая гостиная в их доме напоминала Нату Пломфильд, и он любил отдыхать у них после шумных светских выездов. Старшая дама относилась к нему с теплым участием, а голубые глаза девушки так радостно приветствовали его, когда он приходил, так печально смотрели при прощании и горели таким восторгом, когда он играл ей, что Нат не находил в себе сил оторваться от столь привлекательного места. Совесть его была совершенно спокойна, так как он поверил матери Минны тайну своей любви, поэтому продолжал свои посещения, не подозревая о честолюбивых замыслах пожилой дамы и еще менее думая о той опасности, которая заключается в обожании романической немецкой девицы.

Конечно, кое-какие отголоски этих новых и приятных переживаний попали в те подробные письма, которые он по-прежнему еженедельно отправлял в Пломфильд, но хотя Дейзи радовалась его счастью и успехам, а мальчики смеялись над его светскими похождениями, старшие казались озабоченными и говорили между собой:

— Надо предупредить его, пока еще не поздно.

Но мистер Лори оказался убежденным противником такого мнения.

— Не надо останавливать его, он и так достаточно жил в зависимости. С теми деньгами, которые у него есть, Нат не может особенно зарваться, а долгов он делать не будет. Для этого он слишком робок и слишком честен. Предоставьте ему впервые пользоваться и наслаждаться свободой, а потом работа пойдет лучше.

Поэтому благоразумные советы из Пломфильда давались очень осторожно, а друзья Ната нетерпеливо ждали известий о более усердных занятиях и менее веселом времяпровождении.

У Дейзи иногда болезненно сжималось сердце при мысли о всех очаровательных Миннах, Хильдегардах и Лоттах, о которых упоминал Нат, но она молчала о своих опасениях, писала ему спокойно и весело, тщетно отыскивая в его письмах, которые она перечитывала по несколько раз, признаки перемены в нем. Время летело, и наступило Рождество с традиционными подарками, хорошими пожеланиями и всевозможными развлечениями.

Нат собирался веселиться на Святках, и вначале это ему удалось, но он дорого поплатился за свое легкомыслие в течение этой памятной недели, а на Новый год наступил и день возмездия. Казалось, что какая-то злая фея повернула колесо его судьбы так резко, что все вокруг изменилось, а счастливая действительность превратилась в бездну отчаяния и скорби. Первая неприятность обрушилась на него утром, когда он с большим букетом и коробкой конфет отправился благодарить Минну и ее мать за вышитые незабудками подтяжки и шелковые носки — работу старой дамы, — которые он нашел у себя утром на столе.

Мать встретила его довольно любезно, но когда он осведомился о дочери, почтенная дама откровенно спросила его, каково его намерение, прибавив, что до нее уже дошли кое-какие сплетни, вследствие которых ему надлежит или сделать предложение, или перестать бывать у них в доме.

Трудно представить себе ужас, который охватил Ната при этом неожиданном вопросе. Только правда могла спасти его, и он был настолько честен, что ничего не утаил из нее. Последовало тягостное объяснение, так как Нат принужден был отречься от своего мнимого великолепия, сознаться в том, что он бедный студент и униженно просит прощения за то легкомыслие, с которым он пользовался их доверчивым гостеприимством. Если у него было малейшее сомнение в намерениях фрау Шомбург, оно теперь совершенно рассеялось: почтенная дама, нисколько не стараясь скрыть свое разочарование, осыпала его горькими упреками и презрительно отказала ему в посещении их дома.

Искреннее раскаяние Ната смягчило ее немного, и она позволила ему проститься с Минной, котораяподслушивала весь разговор за дверью и с рыданиями бросилась на шею Нату, говоря:

— О милый, милый, я никогда не забуду тебя, хотя сердце мое разбито!

Последнее было горше первого. Мать также залилась слезами, и новому Вертеру[21] с большим трудом удалось выбраться оттуда, предоставив покинутой Лотте утешаться конфетами, а ее матери — более ценными подношениями.

Следующий сюрприз ожидал его за обедом у профессора Баумгартена. Он уже утратил всякий аппетит после утренней сцены, а теперь окончательно упал духом, когда один из его товарищей весело объявил ему, что собирается в Америку, где почитает своим долгом зайтик «высокочтимому профессору Баэру» и сообщить ему о том, как весело живется его питомцу в Лейпциге. У Ната упало сердце при мысли о том впечатлении, которое создастся в Пломфильде от этих блестящих рассказов, а когда Карлсен прибавил, по-дружески подмигнув ему, что он только намекнет на предстоящую его помолвку с Минной, Нат мысленно взмолился, чтобы морская пучина поглотила этого неудобного друга раньше, чем он достигнет Пломфильда!