Чудо хождения по водам - Анатолий Курчаткин

– Давайте-давайте, припоминайте, когда вы держали в последний раз фотографию перед глазами, – стоя посреди комнаты с руками в карманах брюк, потребовал от В. сизощекий. – В комнате здесь? В прихожей? В ванной? Что делали при этом?

– Что при этом делал? – переспросил В. Смысл заданного вопроса не дошел до него. Он был оглушен. Он чувствовал себя пришедшим на пепелище. Это был его дом – и все это уже не было его домом. Следы поспешного бегства жены – разбросанная одежда, вываленная на стол многоцветной грудой косметика, извлеченные из потаенных мест и брошенные на полу сумки, полиэтиленовые пакеты разных размеров и мастей – как свидетельство их прежней, счастливой жизни – сообщали о том, что она все же вняла его увещеванию и оставила квартиру.

– Ну? Когда, вам помнится, вы в последний раз видели фотографию? Где это было? – потормошил В. младенческолицый. – Где? Вспоминайте! Они ушли, вы дверь закрыли, и куда вы потом?

Ярко и отчетливо, словно некое голографическое изображение предстало перед глазами, В. увидел, как он, закрыв дверь за участковым с бородачом, направляется обратно в ванную, ступает в воду – и погружается в нее, и фотографии в руках у него уже нет, а только что еще была, точно была, в прихожей он ее не оставил.

– И куда же она могла исчезнуть? – нетерпеливо перехватил инициативу допроса сизощекий.

– Вы в ванной до того что делали? – бойко развил его вопрос младенческолицый. – Читали, говорите? Гоголя, да? И где у вас этот Гоголь был?

– В Гоголя своего вы фотографию положили, – совершил умозаключение сизощекий. Выдернул руки из карманов и провел указательным пальцем по верхней губе – с одной стороны от носа, с другой, словно разгладил несуществующие усы. – Где ваш Гоголь?

– Давайте сюда Гоголя! – не без восторга произнес младенческолицый. И от переизбытка чувств звучно хлопнул рукой об руку. После чего продемонстрировал знание классика: – А подать сюда Ляпкина-Тяпкина!

Если не восторг, то нечто подобное изумленному восхищению испытывал и В. Теперь он ясно видел, как сунул полученную фотографию в томик Гоголя, полез с этим томиком в воду, обдав его еще веером брызг, и больше не раскрывал, а после поставил на место в книжном шкафу, где, надо думать, тот и стоял по сию пору. Сизощекий с младенческолицым были настоящие ищейки!

– Ну-ка, ну-ка! Дайте-дайте! – хищно потянулись оба к фотографии, когда В., открыв шкаф, извлек нужный том Гоголя, а из него и фотографию. Отобрали ее у В. и жадно впились в изображение.

– Вот ничего себе! – воскликнул потом младенческолицый, отстраняясь и выпуская из рук фотографию.

– Да уж, да уж… – протянул сизощекий, и пальцы его тоже разжались – как если бы этот листок фотобумаги в один миг сделался неимоверно тяжел, – и фотография с сухим легким стуком легла на пол.

– Кто это? – Реакция их на фотографию была такова, что неизбежным образом заинтересовало наконец и В., кто же это изображен на ней.

Вместо ответа, однако, немного погодя получил вопрос он сам. И вопрос этот, не оставляя в том никаких сомнений, свидетельствовал, что вот теперь-то личности тех, кому понадобился человек с фотографии, их озаботили.

– Еще раз: кто к вам приходил? – спросил сизощекий. – Ваш участковый? И второй с ним кто?

– Вот второй-второй. Кто такой? – нажал младенческолицый.

– Откуда ж я знаю? – удивился В.

– Ну, обрисуйте, обрисуйте! – взвился младенческолицый.

Но у сизощекого уже родилось другое решение.

– Какой толк: обрисовывай, не обрисовывай, – осаживающе махнул он рукой. – Давай срочно участкового в разработку. Дальше увидим. – Шильчатые глаза его вонзились в В. – А вы оставайтесь здесь. Вещички собрать хотели? Вот собирайте. Ждите.

– Чего? – вырвалось у В.

– Чего-нибудь, – ответствовал младенческолицый. – Как мы сейчас вам скажем? Видите, как обстановка меняется. На глазах.

– Что мне здесь сидеть. Я на работу поеду, – сказал В. Ему вспомнилось, как он торчал в бухгалтерии, тупо пялясь в монитор с чужими, непонятными документами. – У меня там… обязанности.

– Да бога ради. Поезжайте. – Сизощекий вынул из него свои шила. – Обязанности надо справлять.

– Работа есть работа, работа есть всегда. Хватило б только пота… – пропел младенческолицый. Он был подкован не только в классике.

Никакого дела не было уже им до В.

Оставшись один, В. вернулся в комнату, где они только что были втроем, поднял с пола фотографию, вгляделся в гладко выбритое, с уплывающим к ушам вторым подбородком, бесцветно-невыразительное лицо изображенного на ней человека, впервые по-настоящему удивившись, что им так интересуются, и вдруг произошло странное, подобное тому, что в студии гуру: сквозь фотографию проступило другое лицо – его же, но не уплощенное навечно затвором фотоаппарата, а живое, в своем трехмерном объеме, со всей игрой мимческих мышц: моргали веки, кривились, принимая в себя слегка потемневший от слюны кончик сигары, губы. Человек курил сигару, расположившись в шезлонге на просторной деревянной террасе, укрытой от солнца черепичным навесом плоской крыши, солнце косой узкой полосой лежало пока лишь на дальнем конце террасы, ему еще долго предстояло добираться до шезлонга. Человек был в холодящем, должно быть, тело золотисто-зеленом шелковом халате, схваченный небрежным узлом пояс распустился, полы халата на могучем животе разошлись, и в проем выглядывал бравый русоволосый лобок с топорщившимся под ним красноклювым воробушком. Нега и счастливая ублаготворенность читались во всей позе человека в шезлонге.

Открывшаяся картина была так отчетлива, так внятна в каждой своей детали, так реальна, что В. овеяло холодком потрясения. Но мало того: непостижимым образом таинственная оптика уменьшила взятый начально план, показав общий вид особняка с тенистой террасой, а там и озеро, на берегу которого, под тремя кучно растущими соснами, стоял особняк, и В. понял, что это за место. Это было то самое озеро, где он сейчас обитал сам. Только другой, противоположный его берег. Тот, который въяве он видел вчера издали.

Показалось ему или нет, когда грузил чемодан в багажник “Фольксвагена”, что за редким дневным рядком машин на дворовой стоянке мелькнуло мясистое широкое лицо охранника с имперским орлом на груди? А впрочем, если и так. В. сейчас было все равно. Случившееся с ним четверть часа назад, когда взял в руки фотографию, заливало его холодным, ознобным огнем, он леденел, сгорал в нем, обугливался, обращался в прах. В. выгребал из гардероба вещи, напихивал чемодан, спускался по лестнице на улицу, – но он ли это был? Кто-то другой это был, его материальный двойник, он настоящий леденел, обугливался, обращаясь в прах, а праху какое дело до вещного мира?

В. сел за руль, тронулся, выехал на улицу, но нет, не на работу, как оповестил сизощекого с младенческолицым, он направлял машину. Никуда он ее не направлял – вот если совсем точно. Он даже не отдавал себе отчета, где едет, куда сворачивает. Просто жал на газ, просто рулил, и горела на светофоре стрелка свернуть направо – сворачивал направо, горела налево – сворачивал налево. Прямо-направо-налево-прямо – чтобы в конце концов упереться в тупик, дальше дороги нет, куда припоролись, господин инопланетянин?