Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой

Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился оботправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву.Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившейего прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз вжизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нееобрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он былнесправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучилаего, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, чтоона задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своегокабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, чтознать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она несмела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, невелел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза,обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайнедуши своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.

На другой день после отъезда Николушки старый князь утромоделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже былаподана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома ипошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела уокна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеивыбежало несколько людей с испуганными лицами.

Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и валлею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и всередине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка вмундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшегосвета, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какаяперемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнеестрогое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости ипокорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзябыло понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положилина тот диван, которого он так боялся последнее время.

Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, чтоу князя удар правой стороны.

В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным,и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.

Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким княземуже уехали в Москву.

Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитыйпараличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенномкнязем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, какизуродованный труп. Он не переставая бормотал что-то, дергаясь бровями игубами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одноможно было знать наверное — это то, что он страдал и, чувствовал потребностьеще выразить что-то. Но что это было, никто не мог понять; был ли этокакой-нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общегохода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?

Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего незначило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ееприсутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение),думала, что он что-то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически инравственно.

Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И чтобы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! —иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и,страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкакиоблегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.

Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, нооно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что современи болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она,ожидая чего-то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытыеличные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову — мысли освободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви исемейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в еевоображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в головувопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это былиискушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудиепротив него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положениемолитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Оначувствовала, что теперь ее охватил другой мир — житейской, трудной и свободнойдеятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который онабыла заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могламолиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.

Оставаться в Богучарове становилось опасным. Со всех сторонслышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстахот Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.

Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше;предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можноскорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что всорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и чтоежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.

Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений,отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее.Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, нераздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз,просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихонаи доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ейказалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она немогла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и нерешаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, какнеприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, какнедовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на негоустремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражитего.

Но никогда ей так жалко не было, так страшно не былопотерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступкеего она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниямиврывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после егосмерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла онаэти мысли. К утру он затих, и она заснула.