Банк, хранящий смерть - Дэвид Дикинсон

С отрубленной головой в придачу, подумал Пауэрскорт. С отрубленной головой святого, а не Харрисона.

Из-за облаков выглянуло солнце, его лучи упали на золотые монеты креста и наполнили сиянием полуподвальную келью Джонса.

— Отец Павел дал мне наказ на всю мою дальнейшую жизнь. Он сказал, что я должен искупить грехи, и велел отыскать Харрисонов и служить им до скончания моих дней. Возлюби врагов своих, сказал он, только так ты сможешь обрести Бога.

«Удалось ли ему обрести Бога здесь, в Блэкуотере, окруженном языческими храмами, стоящими у озера? — подумал Пауэрскорт. — Может быть, и удалось».

— Почему вы приехали в Англию? Почему не вернулись в Германию?

— Отец Павел запретил мне возвращаться. Навсегда. Я должен был лишиться отечества. Должен был стать изгнанником. Он сказал, что моя судьба — скитания, как у Руфь, среди чужих хлебов.

Вдалеке колокола Блэкуотера отбили двенадцатый час. «Это Angelus»[9], — вспомнил Пауэрскорт.

Дворецкий снова встал с кровати и склонился перед своим алтарем и раковинами. Он начал молиться.

А в это время в сорока милях от Блэкуотера молодая женщина шла берегом Темзы. Мария О'Дауд приехала из Дублина. У нее были веские причины оказаться в Лондоне: она — учительница и должна пройти собеседование, чтобы получить место в католической школе в Хаммерсмите.

Марии исполнилось двадцать три года. У нее была копна вьющихся каштановых волос, зеленые глаза, цвета деревенского луга после дождя, так говорил ее возлюбленный, зеленые, как горы Уиклоу на рассвете, зеленые, как сама Ирландия.

На первой странице блокнота был нарисован вид с Хаммерсмитского моста. Река текла к Чизвику, на противоположном берегу высился корпус нового склада «Хэрродз». Мария О'Дауд работала быстро, время от времени прерываясь, чтобы одарить робкой улыбкой прохожих, которые останавливались полюбоваться ее работой. Но как только она оставалась одна, девушка торопливо переворачивала страницу. На следующем листе был очень подробный рисунок, на котором в мельчайших деталях был изображен огороженный железной решеткой участок под самым мостом — место, где легко можно спрятать сверток или пакет. Или бомбу.

За сегодняшнее утро Мария О'Дауд сделала наброски трех лондонских мостов. У каждого рисунка был «двойник» — более детальное изображение, на котором обозначены места, где можно было бы сделать тайник.

Вечером девушка собиралась отправиться на Пикадилли и Лудгейт-Хилл, чтобы сделать зарисовки в тех местах, где должно было проходить юбилейное шествие. Этим же вечером она отправится назад в Дублин и передаст блокнот своему возлюбленному Майклу Бирну, тому самому, кто ждал в тени деревьев у Глендалу, человеку, который решил по-своему отметить юбилей королевы Виктории.

Дворецкий Джонс поднялся с колен. Плита, на которой он стоял, имела небольшую вмятину посередине и была отполирована лучше других.

— Прошу извинить меня, милорд, — тихо сказал Джонс. Вставая, он дотронулся рукой до невзрачного шкафа, в котором хранилась его одежда. Пауэрскорт заметил аккуратно отглаженные рубашки и черные брюки, висевшие на вешалках. Внизу что-то блеснуло, но Пауэрскорт не смог разглядеть — что.

— Спасибо, что рассказали мне вашу историю, — поблагодарил Пауэрскорт, все еще не зная, верить услышанному или нет. Проверить подлинность рассказа дворецкого будет нелегко. Доминиканец, если тот еще жив и его удастся отыскать, вряд ли что расскажет. А хранят ли власти Сантьяго списки пилигримов, приходящих на поклонение к гробнице, — неизвестно. Скорее всего, нет, поклониться святым мощам апостола Иакова приходят люди со всего света, поди тут разберись.

— Не могли бы вы проводить меня в библиотеку, Джонс? Мне необходимо поговорить с мистером Харрисоном.

Крест из золотых монет по-прежнему спокойно висел на стене, храня внутри пояс Джонса. Сотни раковин взирали на картины жития Христова на противоположной стене. Джонс вывел посетителя из своей крошечной кельи. Выйдя в коридор, Пауэрскорт вдруг торопливо вернулся и распахнул дверцу шкафа. Внизу рядами стояли бутылки, но не священного бальзама или вина для причастия, а из-под обычного виски. Должно быть, их было больше сотни. Не собирался ли Джонс смастерить новый крест из бутылок, выпитых им наедине с раковинами в его келье? А может, он просто был безнадежным пропойцей и его удивительная история лишь плод пьяного воображения?

Пауэрскорт вернулся в коридор. Они вновь прошли полуподвальную комнату, где он утром впервые увидел Джонса, начищенные подсвечники все еще красовались на столе. Они поднялись по лестнице и оказались в маленькой комнате, где стояла небольшая кушетка и висел крест из раковин морского гребешка. Пауэрскорт покачал головой, не веря своим глазам: снова ракушки. А что, если весь дом и таинственное озеро были одной огромной загадкой, и вся прилегающая территория в равной мере наполнена ключами и обманными подсказками к ней?

— Мистер Харрисон. Лорд Пауэрскорт, сэр, — произнес Джонс заупокойным тоном.

Пауэрскорт тепло пожал руку Чарлза Харрисона и отступил, чтобы получше рассмотреть библиотеку. Это была одна из самых красивых библиотек, какие он когда-либо видел. Пол покрывал ковер, орнамент которого напоминал римские мозаики. Тысячи книг стояли вдоль стен. Два прекрасных окна в стиле эпохи Регентства выходили в сад. Балки потолка были выкрашены в тот же зеленый цвет, что и ковер на полу. В дальнем конце комнаты на красивом столе в стиле чиппендейл стояла статуя Геракла: упершись одной рукой в бедро, герой созерцал окружавшие его книги в кожаных переплетах.

— Я как раз рассказывал инспектору о порядке, принятом в доме: ночной режим, и все такое, — объяснил Чарлз Харрисон.

Инспектор Вильсон, стоявший у мраморного камина, явно чувствовал себя не в своей тарелке.

— Позвольте спросить вас, мистер Харрисон, не заметили ли вы чего-нибудь странного в ночь пожара, когда покидали дом, чтобы вернуться в Лондон?

— Вы имеете в виду, не заметил ли я каких-то подозрительных личностей, лорд Пауэрскорт? Нет. Как я уже говорил, я уехал пол-одиннадцатого. А наш замечательный инспектор сообщил мне, что пожар начался рано утром. Так что злоумышленники могли пробраться в дом после моего отъезда.

Пауэрскорт наблюдал, как, пока Чарлз Харрисон говорит, сходятся и вновь расходятся на его переносице рыжие брови.

— Именно так, — кивнул он, стараясь вспомнить железнодорожное расписание и график ранних поездов, развозящих молоко.

— Могу ли я перед уходом задать вам один вопрос? — словно извиняясь, спросил Чарлз Харрисон. — Мне необходимо договориться с викарием о похоронах. Потом я вернусь в Лондон. В банке всегда столько дел. Хотя, может, оно и к лучшему, что в такое время мы заняты делами: это не позволяет нам целиком отдаться горю. Но — мой вопрос.