Генрих IV - Василий Балакин

Даже многим католикам эта санкция показалась чрезмерной. Со стороны же протестантов последовала бурная реакция. Гугенот Отман ответил на папскую буллу сочинением, само название которого звучало как оскорбление: «Brutum fulmen Papae Sixti V» («Нелепая угроза папы Сикста V»). Не позволив, как говорили его сторонники, выбить себя из седла, Генрих Наваррский предложил вынести рассмотрение этого вопроса «на свободно и законным образом созванный собор, и если папа не согласится, то считать и объявить его истинным Антихристом и еретиком». Таким образом, последствия публикации буллы оказались далеко не теми, на какие рассчитывал папа. Подливало масла в огонь и то, что Парижский парламент, устыдившийся зарегистрировать без предварительного обсуждения эдикт 18 июля, подал королю протест, делающий честь его авторам. В этом обращении, в частности, говорилось: «Даже если бы лигёры имели достаточно сил для искоренения реформатов, Вашему Величеству не следовало бы прибегать к ним, тем более что преступление, кое намерены вы покарать, является делом совести, в отношении которой не полномочны железо и огонь и для обращения с которой потребны иные, более уместные средства». Этот протест, примечательный уже сам по себе, вносил большую смуту в конфессиональном плане, поскольку магистраты-католики подвергали сомнению решения Тридентского собора, закрепившего догматы католической веры.

Вместе с тем обращение парламента к королю ясно показало реакцию французов на действия папы, неприятие иноземного вмешательства в национальную политику Франции. Однако если отлучение Генриха Наваррского от церкви и не имело того эффекта, на какой рассчитывала Лига, оно все же послужило препятствием, замедлившим процесс национального примирения. На публикацию папской буллы об отлучении его от церкви и лишении прав, особенно права на наследование французского престола, Беарнец, поразительно легко относившийся к многочисленным превратностям судьбы, неожиданно даже для себя самого прореагировал болезненно. Позднее он рассказывал, что за одну ночь в его усах и бороде проступила седина — а ведь тогда ему не было еще и тридцати двух лет.

Трудным выдался для Генриха Наваррского 1585 год. Ко всем прочим треволнениям добавилась беда, которую, как говорится, не ждали. Взбунтовалась его благоверная, окончательно запутавшаяся в жизненных перипетиях. Она вдруг поняла, что никому не нужна и ни для кого ничего не значит в этой жизни. Изгнанная из Парижа, она хотя и нашла убежище в Нераке, но того веселого и приятного неракского двора, при котором она еще совсем недавно царила, уже не было. Безвозвратно минули «дни младых утех». Супруг принял ее с полным безразличием, с самого начала дав понять, чтобы она не питала ни малейших иллюзий. Король Наваррский не собирался даже в малейшей мере ограничивать свою свободу, внося какие бы то ни было изменения в привычное течение дней. И уж конечно же речи не могло быть о том, чтобы расстаться с Коризандой. Кроме того, он подозревал супругу в тайных интригах. Не подослана ли она Екатериной Медичи, чтобы втереться к нему в доверие? Для жителей края, равно как и для супруга, она была чужой, а Екатерина Наваррская и Коризанда ненавидели ее. Она поняла, что связь Генриха с Коризандой не была простой интрижкой. Между женщинами началась почти неприкрытая война, подогреваемая «доброжелателями». Маргарита утверждала, что Коризанда пыталась убить ее. Напряжение достигло такой силы, что во избежание худшего Генрих в марте 1585 года охотно удовлетворил просьбу жены отправиться для празднования Пасхи в Ажан. Так началась одна из самых экстравагантных авантюр в истории.

Едва прибыв в Ажан, Маргарита велела передать ей ключи от города, заперлась в нем и, запросив помощи у короля Филиппа II, объявила своему супругу войну, которую вела в интересах Лиги. При этом она, демонстрируя свое показное благочестие муниципальным властям города, рассказывала им о том, какая страшная угроза для нее исходит от коварной графини де Гиш, то есть Коризанды, и короля Наваррского. Дабы обезопасить себя, она набрала из числа добровольцев две роты личной охраны под командованием капитана д’Обиака. Генрих Гиз лично обратился к Филиппу II с просьбой оказать Маргарите материальную помощь в размере 40 тысяч экю для обеспечения ее «армии», формировавшейся ради борьбы с еретиками. Марго направила войско на осаду Тоннена, а потом попыталась овладеть городом Вильнев-д’Ажан. Пока ее супруг готовился оказать сопротивление войскам Лиги, авантюра Маргариты Наваррской приняла печальный оборот: ее воинство потерпело поражение сперва под Тонненом, а потом и под Вильневом, что поубавило у нее спеси. Когда ей стало нечем платить войску, отказывавшемуся защищать Ажан, осажденный маршалом Матиньоном, ей не оставалось ничего иного, кроме как бежать с несколькими преданными ей людьми. Она пересекла часть Центрального массива и достигла долины реки Алье, при переправе через которую едва не утонула.

И все же, несмотря ни на что, она оставалась королевой Наваррской и сестрой Генриха III, а город Ажан и крепость Карлат являлись частью ее апанажа и обязаны были повиноваться ей. Комендант крепости, узнав о постигшем ее разгромном поражении, двинулся навстречу ей с несколькими сотнями всадников. Итак, Марго обосновалась в старинной крепости Карлат, которая, как писал современник, больше походила на притон разбойников, нежели на замок королевы. Жители Ажана, облегченно вздохнувшие, избавившись от ее присутствия, отправили к ней ее мебель, слуг и немного денег. Герцог Гиз вновь обратился за помощью к Филиппу II, уверяя его, что королева Наваррская не сумела удержать Ажан из-за отсутствия средств, но что она готова набрать добровольцев и продолжить борьбу с еретиками. Тем временем сама Маргарита, дабы обзавестись наличными деньгами, заложила свои драгоценности и пыталась даже заняться виноторговлей, для чего запросила у супруга разрешение на беспошлинный вывоз пятисот бочек вина, но, как и следовало ожидать, получила отказ в довольно резкой и язвительной форме. А тут еще обнаружилась крайне неприятная для нее истина: оказывается, в крепости держат ее не столько под защитой, сколько под стражей, как разменную монету в политической игре. Не зная, что предпринять, Марго решила бежать, прибегнув для этого к помощи капитана д’Обиака, который был влюблен в нее. Несчастный глупец, впервые увидев ее, будто бы воскликнул: «Я хотел бы спать с ней, даже если бы потом меня вздернули!» Пройдет не так много времени, и роковое желание исполнится в точности…

Итак, Марго бежала из заточения с очередным своим любовником, примостившись на крупе его коня. Они нашли прибежище в замке Ибуа, принадлежавшем королеве-матери, и там за ними захлопнулась ловушка. Маркиз де Канийяк, посланный Генрихом III, во главе вооруженного отряда шел по пятам за беглецами, дабы неукоснительно исполнить приказ господина. Маргарита попыталась было спрятать любовника, но его без труда нашли и, в точном соответствии с данным им обетом, вздернули. Самой ей пришлось присутствовать при казни этого безумца, который перед смертью, вместо того чтобы подумать о спасении души, в любовном исступлении целовал муфту из синего велюра, подаренную ему дамой сердца, напоследок выкрикнув: «Не за провинность свою лишаюсь жизни, а по королевскому произволу!»

Королева Наваррская пребывала в отчаянии, разом потеряв любовника и свободу. Более того, зная характер Генриха III, она могла опасаться и за собственную жизнь. Итог прожитых ею лет был печален. Королева-мать использовала ее, жертвовала ею в политических интересах, отдавала, возвращала и снова отдавала королю Наваррскому. Теперь она ничего не представляла из себя и ни на что более не годилась. Ажанская авантюра, продолженная приключением в замке Карлат, лишила ее не только политического, но в какой-то мере и человеческого достоинства. Отныне эта королевская дочь и сестра короля для всех становилась обузой, и если бы она исчезла, то с облегчением вздохнули бы и брат Генрих III, и ее мать, и супруг Генрих Наваррский. И тогда она, точно утопающая за соломинку, ухватилась за последнюю надежду любой дочери — обратилась за помощью к своей матери, но Екатерина Медичи не дала разжалобить себя. Так с осени 1585 года почти на 20 лет местом обитания для Маргариты Наваррской стал замок Юссон, мрачная цитадель, в коей держать ее было поручено маркизу де Канийяку. Однако для жизнелюбивой Марго все оказалось не столь страшно: ее юссонская эпопея, начавшись как кровавая драма, вскоре превратилась в забавную комедию. Через месяц пленница совратила своего тюремщика, и пошла веселая жизнь — праздники, концерты, любовные утехи, пиршества. Она навсегда ушла из жизни своего супруга, который называл ее не иначе как «покойной королевой» и обратился к ней лишь тогда, когда потребовалось расторгнуть брак с ней.