Куплю любовницу для мужа - Евгения Халь

Гордей молча кивнул.

— Тогда произнеси это! — потребовала совесть.

— Виновен, — прошептал Гордей.

— Громче! — выкрикнула совесть, — и по всем правилам великого священного суда!

— Громче! — хором повторили за совестью-судьей поступки Гордея, одетые в рясы инквизиторов. —И по всем правилам великого священного суда!

Один из инквизиторов подошел к Гордею, держа в руках хлыст. Он размахнулся и наотмашь ударил его по спине, прикрытой лишь ветхими лохмотьями разорванной рубахи.

Гордей взвыл от боли и закричал на латыни, как требовали правила суда инквизиторов:

— Mea culpa! Мэа кульпа! Моя вина!

— Мэа кульпа, — повторила совесть, и стены подземелья снова содрогнулись.

Тяжелый хлыст инквизитора, состоящий из перевитых кожаных ремней, снова опустился на обнаженную спину Гордея, выдирая кожу и мясо.

— Мэа кульпа! Моя вина! — заплакал Гордей, скорчившись на полу.

И вздрагивая от очередного удара хлыста, все шептал, сплевывая кровь:

— Мэа кульпа! Мэа кульпа!

Гордей обнимал Настю, глотая горький ком, застывший в горле. Он страшно виноват перед ней! Она тонкая и эмоциональная балетная натура. Не важно, что уже не танцует. Важно, что она — Жизель. Недаром она так чертовски здорово танцевала эту партию в выпускном спектакле хореографического. Сойти с ума от любви к мужу! Кто в наши меркантильные времена, да еще в Москве, слышал о таком? На хрен ему вообще это все? Эти любовницы, эти открытые браки? Если у него есть то, чего нет ни у одного знакомого мужика: до безумия любящая его жена! Кто-то всю жизнь это ищет, но не находит. А он, Гордей, получил этот подарок, но не смог уберечь. То, что случилось, словно поставило на место его мозги. Вернуло все, что было. Гордей словно проснулся от тяжелого сна. Он бы сейчас выгнал всех отсюда к чертям и забрался бы с Настей в постель. Он бы любил свою девочку, свою Жизель, которая сошла с ума от любви к нему. Сам он так не умеет. Но понимает, что таких, как его жена, почти нет в этом сумасшедшем мире, где все имеет свою цену.

Иногда Гордей безумно ревновал жену к этому миру, в котором для него не было места. Наблюдал за ней, когда она слушала музыку или смотрела фильм, и видел, что она, как Алиса, проваливается в кроличью нору фантазий. С одной стороны, он любовался ее одухотворенным, словно на старинных картинах, лицом. С другой — злился, что она ускользает от него туда, в Зазеркалье, куда ему вход закрыт. Гордею хотелось встряхнуть ее и крикнуть:

— Я здесь! Я рядом!

Но она была так красива в этой своей тишине, в этой башне из грез и радуг, что он замирал, любуясь ею. А главное: ему сейчас уже не хотелось ни любовницы, ни открытого брака, ни по телкам. Он отчаянно желал, чтобы все вернулось, как было. Та скука, те семейные вечера, рутина, от которой он пытался сбежать. Только теперь все будет по-другому. Как до того, когда их страсть угасла. Он будет любить ее все вечера. И молча есть ее невкусную еду, наблюдая с улыбкой, как старательно и напряженно она высчитывает количество лука и специй. Как сосредоточенно пыхтит над кастрюлей. И все равно есть это невозможно. Ну не дано! Зато ей дано любить так, как никому другому. И к черту эти кастрюли. И к черту все его сомнения! Белка его дочь. Он ее вырастил. И до сих пор его сердце трепещет, когда она ноет, капризно оттопырив нижнюю губу:

— Ну паааап!

Он, Гордей, вылечит свою Жизель. А когда Настя выйдет из клиники, нужно забрать Белку из ее школы в Европе и всем вместе куда-то поехать. Белка… он только сейчас понял весь кошмар ситуации. Дочь по натуре такая же, как Настя. Даже страшно подумать, что с ней будет, если она узнает, что мать сошла с ума. Да еще из-за него!

Гордей замер от страха. Такое не прощают. Невозможно! Он бы и сам не простил. И сейчас он стоит на краю пропасти, теряя и жену, и дочь. Нет, он все исправит! Он вернет жену, он все скроет от дочери. Пока она не вырастет. Потом будет легче все объяснить. Хотя зачем? Никто ведь ничего не знает. И если сейчас тихо избавиться от Таты, то и не узнают. Поселок пустой. Всю эту их парижскую коммуну никто не видел, кроме охраны. Но Гордей им даст столько, что они начисто забудут о том, что здесь творилось.

Но сейчас главное: вылечить Настю. Ужас какой! Придумать какого-то алкаша на заправке, который якобы облил ее водкой, чтобы свалить все на Тату. Параноидальный бред! Нужно показать жену хорошему психиатру. А Тату срочно вычеркнуть из жизни. Дать денег, снять квартиру, и пусть делает, что хочет, но вдали от него и Насти.

Анастасия

Руки Гордея все еще нежно обнимают меня, но почему-то по коже уже бегут мурашки плохого предчувствия. И оно меня не обманывает. Гордей, не выпуская меня из объятий, тихо и горько произносит:

— Ты — моя Жизель! Помнишь, как здорово ты ее танцевала? Потому что это ты и есть!

— Что? — отстраняюсь от мужа, выскальзывая из его объятья. — Ты хочешь сказать, что я сумасшедшая?

— Боже упаси! — фальшиво восклицает Гордей. — И в мыслях не было! Просто это стресс, напряжение последних дней и месяцев, недопонимание между нами. С такими тонкими эмоциональными натурами, как ты, это случается. Поверь: я видел это в своей практике. Но все поправимо, Настюша.

— Хватит нести эту чушь, Гора! Меня просто подставили. И нечего приплетать мне манию Жизели. Это, конечно, очень красиво: сойти с ума из-за любви и предательства своего мужика. Но я не Жизель. Я не такая тонкая.

— Настюша, у меня есть знакомый врач в хорошей частной клинике. Он тебя прокапает и очень быстро поставит на ноги, — продолжает настаивать Гордей.

— Что? Ты меня в психушку решил отправить? Обалдеть можно! Спасибо тебе огромное!

— Это не психушка, — тем же фальшиво-бодрым голос восклицает Гордей. — Это закрытый пансионат. Знаешь, как там много известных людей? Даже звезды шоу-бизнеса. Там хорошо, поверь! Недельку полежать, прокапаться — и стресс как рукой снимет

— Я никуда не поеду, — отхожу к Максу и становлюсь рядом с ним.

— Тебе это необходимо! — мягко возражает Гордей. — Ты не понимаешь, какого ужаса сейчас избежала. Ведь ты могла случайно убить Тату. Поэтому ты в опасности, Настюша! А я не могу этого допустить. Ты даже начала пить водку, хотя всю жизнь ее на дух не выносила.

Почему он мне не верит? Меня захлестывает такая жгучая обида, что я сжимаю кулаки и кричу:

— Да не пила я, не пила! Говорю же тебе: меня облил водкой какой-то ханурик! Просто поедь сейчас на эту заправку, пока не сменился мужик, который там работает, и поговори с ним. Он все подтвердит. И ты еще не слышал главного: я была в Истре у родителей этой мелкой шлендры. Говорила с ее мамой. Она…

— Настя, родители Таты живут в Саратове, — Гордей устало потирает глаза. — Она при мне звонила им из гостиницы по "Ватсапу". Потому что боялась, что Хлыст утром к ним поехал после того, как мы его выгнали отсюда. Я своими глазами видел их по видеозвонку.