Мефодий Буслаев. Светлые крылья для темного стража - Дмитрий Емец

Лизверь подскочил к Улите и, прежде чем она опомнилась,лизнул ее в лицо. Язык у него был длинный, почти метровый. Он свисал набок и,когда человекозверь двигался, волочился по земле. Ведьму чуть не вывернуло.Пятна от языка Лизверя были зеленоватые, чем-то смахивающие на птичий помет,капнувший на лобовое стекло машины.

– Если это не отмоется – ты труп. Запомни это иповторяй про себя: «Я труп, я труп», – предупредила Улита.

Человекозверь гневно запыхтел. Арей взглянул на него иухмыльнулся:

– Ну-ну… Улита, ты могла бы быть повежливее! Лизверь некакой-нибудь жалкий суккуб. Перед тобой дух неудач! Его обязанность –заставлять людей тратить время на досадные мелочи. Ну, скажем, дописываетчеловек экзаменационное сочинение. Через минуту сдавать. А тут – раз! – неосторожноедвижение и страница рвется пополам. Это Лизверь мимо пробежал… Человек орет,ругается, проклинает всех подряд, а он его гневом подпитывается. Что, Лизверь,так или не так?

Лизверь кивнул. Его гибкая крысиная мордочка выразилавсестороннее мученическое терпение. Таким, вероятно, бывало лицо у Леонардо даВинчи, когда про него говорили: смотрите, дети, вот идет дядя, который рисуеткартиночки. Вы рисуете картиночки, дядя? Попросите его: он нарисует вамлошадку.

– Ну Лизверь так Лизверь, – спокойно сказалаУлита. – И что я теперь должна делать? Бегать с тряпкой и вытирать за этимзверьком пятна?

– Для начала не позволяй ему на тебя смотреть. Его сила– во взгляде. От него даже у меня нет блокировок, – посоветовал Арей.

– Понятное дело. Эй, крыса, тебе темные очкидать? – спросила Улита.

– Ыыгх! – проскрипел Лизверь, отворачиваясь.

– Что?

– Ыыгх!

– Сам такой, – сказала Улита.

Лизверь обиженно дернул задней рукой.

– Не удивляйся! Он не слишком разговорчив. Лизверь –дух первомрака. Он все прекрасно понимает, а вредит так просто блестяще, но вотс речью у него неважно, – пояснил Арей.

– Уэа, – просопел Лизверь и с невероятноймедлительностью почесал ухо задней левой ладонью.

– «Уэа» – это «да». «Ыыгх» – «нет», – перевелАрей. – Запомнишь?

– Обожаю иностранные языки, в которых не больше двухслов. Они моя слабость. И что? Эта «ыыгхалка» останется озеленять канцеляриюсвоим пометом? – обеспокоенно спросила Улита, ощущая в животе прежнеебульканье. Должно быть, Лизверь вновь ненароком взглянул на нее.

Арей покачал головой.

– Нет. Я потому и позвал тебя, что хотелпосоветоваться. У Лизверя особое задание. Иди-ка сюда!

Мечник поднялся и подвел Улиту к окну.

– Этот приказ Лигула прибыл вместе с Лизверем!Запечатанным. Сам Лизверь его не видел, – негромко шепнул он, показываяУлите единственную, наискось листа написанную строку:

«Тайно подосл. к насл. мрк. Лиг.»

– Это к Прасковье, что ли? С чего бы это? –удивилась Улита.

Арей оскалился улыбкой.

– Вот и я поначалу задумался: зачем Лигулу вредитьПрасковье? А потом сообразил. Лизверя посылали еще к Мефу! Но Лизверь по своемуобыкновению задержался на несколько недель… Он, ты еще убедишься, редкостныйтормоз.

– И что будем делать? Подошлем его вредить Мефу? –уточнила Улита.

Мечник помрачнел. Чувство долга вступило в его сознании всхватку с обычным недовольством главой Канцелярии и пало в неравном бою.

– Конечно, синьор помидор заслуживает серьезногонаказания. Тем не менее я склонен считать, что наша обязанность не разводитьсамодеятельность, а буквально следовать приказам вышестоящегоначальства, – произнес Арей подчеркнуто сухим голосом.

Мигом все поняв, Улита хихикнула, но тотчас застенчивозаслонила рот ладонью.

– И правильно! «Насл. мрк» так «насл. мрк», –сказала она.

Арей дернул головой, что означало кивок, и отошел к Лизверю.

– Приказ главы Канцелярии! Отправляешься к Прасковье иее слуге – как его там! – и вредишь им! И еще одно: можешь не спешить.

Лизверь, казалось, несказанно удивился приказу не спешить.Обычно от него требовали сугубо противоположного, и все равно он вечноопаздывал. Улита услышала скрипучее «ыыгх», потом «уэа» – и медлительный духпервомрака исчез, оставив на память о себе зеленое пятно рекордных размеров.

Скрипнуло, жалуясь, кресло. Арей тяжело опустился в него иповернулся к Улите.

– Ну… говори! Что там с тобой такое в последние дни?Ненавижу лица, заспиртованные в тоске.

– Какая тоска, шеф? Для меня в жизни важнее всегопростые желудочные радости! – с досадой сказала Улита.

Щеку Арея уколола сухая судорога.

– За вранье буду штрафовать. Скромный восточный штраф вразмере одной отрубленной головы, – спокойно предупредил он.

Улита рассказала. Слова вырывались из ее груди толчками.Сухие глаза скользили по отвисшим, с желтыми пузырями воздуха, обоям. Она опятьначала беспричинно ненавидеть Эссиорха, ненавидеть так сильно, до трясучки, чтов раме жалобно задрожало стекло.

Арея любовная ссора Улиты почти не заинтересовала. Он давнопривык к тому, что его секретарша устраивает себе такие встряски раза два вгод. Для нее вдрызг поссориться с кем-то – все равно что выпить глоток воды.Нетерпеливо махнув рукой, чтобы остановить ее излияния, он принялсярасспрашивать Улиту о том, каким образом у Мефа в руках оказался ее эйдос.

Об этом Улита ничего не знала.

– Сходи к Мефу! Поговори с ним! Мальчишка слишком многостал себе позволять! Передай, чтобы сидел тихо, или я рассержусь! Москвавообще-то моя территория, и кому здесь размахивать мечом, решаю толькоя, – приказал Арей, хмурясь.

Улита встала, энергично растирая лицо. Глаза так и осталисьсухими. Сезон слезных дождей уже закончился.

– Сама не пойду. Это сделает специально обученныйчеловек, – увильнула Улита.

– Кто это у тебя специально обученный?

– Мошкин. А то сейчас суккубы припрутся, а он с нимиработать не умеет. Чуть что – краской заливается. Робкий больно.

* * *