Неудача в наследство - Светлана Романюк

Михаил от неожиданности осёкся, а Вячеслав уже тише добавил:

— Был бы… И детей бы завёл! Служба окончена. Можно и о семье подумать. Только что я им дать могу? Что жене, что детям… Ненависть окружающих, подозрительность их? Постоянные проверки и регулярные визиты в суды и полицию? Даже в храм войти безликим не дозволено… А как же! Оскорбляем богов одним своим существованием!..

Он замолчал. Допил вино. Булькнул в бокал ещё.

Михаил чертыхнулся.

— Прости! Я не со зла. Не подумавши просто… Поздно уже, голова совсем тяжёлая.

— Я знаю, что не подумавши, — грустно усмехнувшись, сказал Вячеслав. — Это тебе и днём не всегда хорошо удаётся… Иди отдыхай. А я здесь ещё посижу…

Михаил посмотрел на него — приятель сидел, уставившись то ли в стену, то ли куда-то вглубь себя, — махнул рукой и тихо вышел.

Глава 36. Спящее предчувствие

— Половину дня тебя дожидался! — стрекотала Ольга. — Мы уж с маменькой и не знали, чем гостя развлекать, чем потчевать…

Аннушка бездумно кивала, на её губах мелькала лёгкая чуть рассеянная улыбка, которая выдавала, что старшая из сестёр не слишком прислушивалась к щебету младшей. Прошедший день был долог, а сон накануне — короток. Хорошо хоть утренний разговор с отцом не затянулся. Иван Петрович посмотрел на бледную Анну, заглянул в её запавшие от недосыпа глаза, оценил глубину теней под ними и, понятливо похлопав дочь по плечу, споро собрался в поездку.

Сперва наведались к Андрею Дмитриевичу, конечно, правильнее было бы везти заявление не заседателю, а самому судье, но Фёдор Николаевич не вызывал ни у Аннушки, ни у Кречетова-старшего ни малейшего желания лишний раз с ним встречаться. К тому же путь до Крыльска был неблизок, терять четыре, а то и пять часов на дорогу в одну сторону было откровенно жаль. Как и возвращаться домой в ночь или вовсе на следующий день, поскольку маловероятно было, что судья в шестицу на рабочем месте окажется. Андрей Дмитриевич заявление принял, по всей форме зарегистрировал и обещал завтра же судье передать.

Затем был почтамт. Высокий каменный флигель. Герб на больших воротах. Широкий двор, окружённый деревянными сараями для лошадей и экипажей. Здесь находилась и почтовая станция, и небольшой гостевой дом, который, впрочем, пустовал большую часть времени. В главном зале мебель не изысканная, но надёжная и чистая. Толстенная книга для регистрации почтовых отправлений лежала на конторке, за которой стоял маленький сухонький человечек с редкими волосёнками и мечтательным взором, воздетым к потолку.

Иван Петрович кашлянул, и человечек, вздрогнув, встрепенулся, оглянулся и угодливо расстелился перед посетителями.

— Нижайше прошу… необычайно радостно лицезреть… со всем своим старанием и изо всех своих сил… — из уст его вылетало множество слов, сплетающихся в тончайшее кружево пустой болтовни.

А уж после того, как человечек узрел адрес на плотном конверте, эти словесные кружева стали ещё ажурнее, а лицо человечка утратило изрядную долю красок. Специальный комитет при особе Его Императорского Величества занимался делами видящих, но и у обычных людей даже простое упоминание о нём вызывало дрожь. Аннушка усмехнулась, глядя на то, как служащий почтамта нетвёрдой рукой выводит буквы в регистрационной книге, и подумала, что люди вообще любят подрожать по поводу и без. Выдумать себе страхи, нагнать ужасу, а потом героически преодолевать это. Или не героически поддаваться этому.

Иван Петрович оплатил почтовую пошлину, и служащий звучно жмякнул на письмо печать. Кречетов достал из жилетного кармашка активатор и зажёг Знак на оттиске. Человечек дождался, когда сияние померкнет, и протянул к письму руку, но Иван Петрович остановил его:

— Постой. Давай ещё малую тиснем.

Регистратор вскинул на него удивлённый взгляд, взял дополнительную плату и шлёпнул на конверт ещё один знак — поменьше первого. Удивление служащего было понятно. Малой печатью пользовались редко. Формально она гарантировала повышенную скорость доставки и бережное отношение к содержимому свёртка или конверта. Но в том-то и дело, что лишь формально. По факту же такая корреспонденция шла вместе с обычной и ежели и доставлялась до адресатов в кратчайшие сроки, то благодаря влиянию Знака, а не стараниям работников почтовых отделений. Но и это, в принципе, было заманчиво, и малую печать ставили бы чаще, если бы не одно но — для того чтобы зажечь второй знак на одном и том же предмете, простому человеку нужен был второй активатор. А где его взять? Тут и одним непросто разжиться — деньги, лицензии, хлопоты.

У Ивана Петровича, например, только один активатор и был. Но в его случае это не критично. Папенька уступил место Аннушке, та вздохнула, едва касаясь, чтобы не размазать свежие чернила, провела по Знаку пальцем. Знак вспыхнул и погас. Служащий велеречиво рассыпался в прощаниях, благодарностях, пожеланиях скорых встреч и выражении твёрдой уверенности, что письмо попадёт к получателю едва ли не сию секунду, затем осторожно взял конверт и на вытянутых руках понёс куда-то в недра почтамта.

Возвращения его отец с дочерью дожидаться не стали, следовало поторопиться, чтобы успеть к началу службы. Татьяна Михайловна слёзно просила сегодня в храм наведаться, и хотя, если они опоздают, она ни в коем случае их не упрекнёт, но наверняка сделается такою несчастною, что они сами себя начнут корить.

В храме было людно, душно, сумрачно. Аннушка переминалась с ноги на ногу. В животе, то ли у неё, то ли у стоявшего рядом папеньки, бурчало от голода. В голове тоже бурчало. Вопросы и вопросики ворочались, бегали по кругу, цеплялись один за другой. Всё ли она верно сделала? Всё ли написала? А может, и вовсе писать не следовало? Кто узнал бы? Кто знаки на Настасье заметил бы? Видящих в уезде на много вёрст кругом, кроме Аннушки, нету. А ежели б и был кто, разве бы он в ворот крестьянки заглядывать стал? Но больше всего мучал Аннушку вопрос, а можно ли всё изменить, исправить? Или всё, что можно было, Аннушка уже сделала? Неужели письма, пояс и рубашка — это всё, что можно в этой ситуации предпринять?

Голова кружилась от количества вопросов, ноги подкашивались под их тяжестью. Чуть легче стало, когда по храму разнёсся хрустальный голос отца Авдея. Он пел гимн Шестиликой, и голос его взмывал вверх, казалось, что вместе с мелодией в храм вошла сама Шестиликая, каждого огладила, каждого обняла, поддержала, простила. Аннушка решила, что завтра непременно навестит отца Авдея и посоветуется с ним