Видения - Сергей Галихин

– В этом мире никто не хочет работать, – сказал Леша.

– Интересно, почему это? – спросил Петечка.

– Потому что лучше быть богатым, но здоровым.

– А казалось бы, с чего это вдруг… – возразил Женя. – Ведь и религия говорит, что «в поте лица добывайте хлеб свой». А все они верующие. По крайней мере, так попы говорят.

– В книгах и кино ты видел или, может, читал, чтобы главные герои зарабатывали на жизнь? – спросил Леша.

– Видел.

– Иногда, – согласился Петечка. – Но редко. В принципе, это можно объяснить. Бытовуха мешает сюжету. Если роман захватывает тридцать дней, не станешь же ты показывать, сколько раз герой чистил зубы или ходил в туалет?

– К чему ты клонишь? – спросил Леша.

– Все мечтают о том, что можно жить в достатке и особенно не напрягаться в смысле, как заработать денег, – сказал Женя. – Наследство, замужество, что-то еще. Главное, чтобы бабок мешок. Посмотри сериалы, там даже полицейские отделения выглядят как приличный офис. И это вдалбливают обывателю в башку. Вспомни главный лозунг торгаша: мы продаем не товар, а мечту о товаре. Ты, как потребитель, должен об этом мечтать. Раз за разом начинать жизнь заново в полной уверенности, что в этот раз у тебя обязательно все получится. А лет через пять, когда опять понимаешь, что и эти пять лет тоже в жопу, потому что работодатель – козел, ты уволишься и в очередной раз начнешь все сначала. Найдешь новую работу с приемлемой оплатой, вложишь в дело море труда и океан души, все отладишь, а зарплата перестанет расти. И ты протянешь последние полгода или год на нервах, а потом психанешь и уйдешь в никуда, найдешь новое место с достойной оплатой, потому что, когда ищут нового человека, понимают, что нормальный спец на копейки не пойдет, а когда ты уже работаешь, тебе поднимать оклад необязательно. Не каждый рискнет что-то ломать, по привычке будет надеяться, что вот-вот, через пару месяцев все изменится к лучшему. А на самом деле тебя опять поимеет твое начальство. И так три-четыре цикла. А что в результате? В результате жизнь прожита. На горизонте уже маячит полтинник, а ты в очередной раз начинаешь все заново. А в объявлениях о вакансиях все чаще пишут, что нужен кто-то до сорока, и твои шансы с каждым годом все меньше.

– Отсюда вывод: надо чаще увольняться, – сказал Леша. – Не раз в три года, а раз в два, не дожидаясь, пока тебе поднимут оклад после десятого обещания. Нужно отрываться на втором.

– Так не каждый рискнет. Вроде все знаешь на старом месте, к людям привык. Знаешь, как машинка работает. За какую веревочку потянешь, и какая дверь при этом откроется.

– Да, народ трусоват.

– Но есть еще один выход, – сказал Женя. – Сделать вид, что ты гей. Сейчас это модно.

– Точно! – оживились друзья.

– Это вроде как клуб избранных.

– Модно казаться давалкой, модно считаться геем. Смотри, какая фигня получается. Раньше, причем во все времена, хоть в четвертом веке, хоть в двадцатом, было модно казаться успешным. Не важно, как это делали. Одевались побогаче, дома строили покрасивше. Даже уголовники пытались пыль в глаза пустить, что у них прорва авторитета. А сейчас как-то наоборот. Какая-то пропаганда образа жизни мразью. На самом дне.

– Панки возвращаются.

– Панки… Движение панков начинали сытые буржуа. Которые много чего достигли, увидели в этом пустоту, ошибочные цели и решили так криво выразить свои чувства.

– И эти извращенцы нас все время пытаются учить? Пока европейцы, чтобы от них не воняло, обливались духами, на Руси два-три раза в неделю ходили в баню.

Они пили до второго часа ночи. Наспорились до хрипоты. Черт возьми, даже в виртуальных спорах приходится надрывать связки.

Вывалившись из видений, Женя вдруг осознал, что выпить-то ему теперь почти не с кем. И поговорить тоже. Вот так вот, чтоб запросто, на кухне за парой бутылок водки. Или в пивняке, за пятью-шестью кружками. И общаются люди чаще в видениях, а не в реале. И тут хорошие, человечные традиции заменили суррогатом.

Разговор с президентом был не из приятных. Те, у кого в руках власть, очень быстро начинают думать, что она абсолютная. Так же быстро они начинают верить, что их мнению никто не смеет перечить. И уж, тем более, отказывать, когда они говорят «хочу».

Егор с юности не терпел, когда кто-то пытался ему приказывать. Он органически не переваривал любой диктат. Тем более когда корпорация ВИДЕНИЯ стала самой влиятельной компанией на планете. Теперь он сам мог диктовать условия практически кому угодно. Но президент…

Артемьев тяжело вздохнул, отдал голосовую команду, и стена, разделяющая его кабинет и приемную, исчезла. Все сотрудники корпорации были подключены к Видениям, и, как только шеф дал команду на активацию опции, секретарша, сидевшая за своим столом и набиравшая на клавиатуре компьютера текст приказа, услышала в голове зуммер и, обернувшись, посмотрела на шефа.

– Лена, вызови ко мне Прокофьева.

– Да, шеф.

Стена снова стала непрозрачной. Развернувшись в кресле, Артемьев потянулся, встал и подошел к огромному окну. С семьдесят седьмого этажа город выглядел величественным и в то же время ничтожным. Маленькие человечки в маленьких машинках ездили и ходили по маленьким улицам, между маленьких домов. В своем маленьком мире. Их большие радости были маленькими, как и сами люди. И технологическим новинкам они радовались или пугались их не меньше, чем сказочных чудес.

Голографическое лицо Лены возникло в пространстве за окном офиса Артемьева.

– Прокофьев прибыл, шеф.

– Пусть войдет, – ответил Егор.

Как опадающий полог, офисные стены сменялись роскошью Янтарной комнаты.

Виртуальные лакеи в красных с золотом ливреях распахнули массивные полированные двери и застыли в глубоком поклоне. С гордым видом в зал вошел красивый молодой мужчина двадцати шести лет, ведущий специалист корпорации в области защиты от несанкционированного проникновения в корпоративные компьютерные сети. По службе он имел очень хорошее жалование, служебную квартиру на юго-западе, служебный «Мерседес» с водителем и еще кое-какие бонусы, перечень которых занимал четыре страницы.

– Вызывали, шеф? – от порога спросил Прокофьев.

– Прошу садиться, – сказал Артемьев, широким жестом предлагая подчиненному самому выбрать себе стул.

Прокофьев выбрал четвертый, Артемьев сел напротив. Их разделял всего лишь полированный стол, но, глядя в глаза руководителю службы компьютерной безопасности, Артемьев почувствовал пропасть. Ледяную бездну, которую не преодолеть. Он знал, как пройдет их разговор.

Андрей Прокофьев с трудом закончил институт, хотя был совсем неглупым человеком. «Холодный прагматик, как хорошо сбалансированный нож», – сказал про него однажды профессор Нестеров. Прагматизма студенту действительно было не занимать. Вот еще бы прибавить сдержанности и убавить высокомерия в общении с окружающими. Ему прочили великолепную карьеру, если он немного поработает над своими манерами и неуемным самомнением. Он всегда считал, что знает все лучше других, он не принимал в расчет ничье мнение, если оно ему не нравилось. Но работу в корпорации Прокофьев получил исключительно благодаря своим интеллектуальным способностям.