Тайны Далечья - Марина Юрина

«Обкраденный, что ли?! Меня сыскал и расправу учинить хочет! – быстро завертелись мысли в мгновенно прояснившейся голове вора. – Не-е-е, не то! Коли узнал меня случаем, деревенщина, так время на расспросы пустые не тратил бы! К чему ему мое имя?! Да и будить было незачем! Дал для верности сонному по башке, по карманам пошарил… мороки-то! К тому ж на базаре да по постоялым дворам я уж давненько не промышляю… Мне туда путь заказан! Зол на меня Хромой, ой как зол! Коль кто из его прихвостней меня там увидит, не миновать беды, тут же пальцы переломают… Что тогда лапотнику от меня надобно?! Ишь, как таращится, того и гляди, глазенки лопнут!»

– Чо спросонья оглох иль дурным уродился?! – устал ждать ответа мужик. – А коли мне, деревенщине-тугодуму, так намекаешь, что для разговора ладного горло те промочить не грех, то не надейся! Я всяку шваль под заборную по кабакам не пою!

– Сам ты шваль, дядя! – огрызнулся воришка, и хоть понимал, что в кулачном бою супротив наглого мужика шансы его ничтожны, все же сжал кулаки. – Имя мое узнал, так возрадуйся и топай отсюда, а то своих щас кликну, мигом…

– Кличь, паря, кличь! – рассмеялся мужик. – Да только где ж они, твои-то? Последнего дружка твоего, насколько мне ведомо, в городе уже давненько не видывали. Да и отколь ему здеся взятья?! Охраннички на каменоломне, поди, зоркие, псы злющие, а колодки тяжелые. Не сбежать ему оттуда, так и сдохнет с киркою в руке, если ужо не преставился… Да-а-а, – протянул мужик, оглаживая торчащую из-под тулупа бороду толстыми пальцами, – не сладко Нафаньке твому щас приходится… не пряно! А иных дружков у тя, горемычины, ни в городе, ни за его воротами нет и отродясь не водилось. Один ты, одинок, как ствол плюгавицы о чистом поле. Так что слухай, заморыш, башкою кивай, да не ерепенься попусту!

– А коль ты обо мне все знаешь, чего впустую имя спрашиваешь? – просопел парень, пораженный осведомленностью мужика да и тем, какой такой пустобрех языкастый сподобился так много о нем выболтать.

– Коль интересуюсь, значит, надобно. Не в этом суть!

– В чем же, позволь узнать? – настала очередь паренька усмехнуться.

– А в том, что убогий вроде тебя мне для дела надобен…

– Какого еще дела? Я коров доить не горазд, да и навоз из-под хвостов лошадиных выуживать не охотник. Не там ты, дядя, подручных себе искать взялся!

– Лыбься, заморыш, лыбься, – проворчал мужик, чьи щеки из красных стали пунцовыми, а толстые пальцы сами собой сжались в кулаки. – Если б не нужда в твоем мерзком промысле, я б те весь улыбальник попортил!

– А-а-а, – пуще прежнего развеселился Чик, – вот в чем разгадка! Что, дядя, решил соседушку какого обокрасть или убранство барской усадьбы покоя тебе не дает? Ну, сознавайся, кого обнести удумал?!

Рассвирепел мужик, но только взял себя в руки и наглость воровскую стерпел. Видать, не обойтись ему было без трудов парнишкиных.

– Красть ничего не требуется, да и риска в деле никакого, – произнес заказчик спокойно, как будто вор его ничем не обидел. – Сундучок один открыть нужно, он мне от бабки родной по наследству достался, а ключик запропастился куда-то…

– Эка задача, – хлопнул по голове ладонью Чик. – И ради такого ты в город приперся? Неужто сам догадаться не мог, как топор под крышку подсунуть да куда надавить?!

– Сундук тот старый, ценный и портить его ломкой никак нельзя! – не обращая внимания на снисходительный тон и презрительный взгляд собеседника, продолжил мужик. – Надобно сундучок аккуратненько вскрыть, ни стенок, ни самого замочка не повреждая. Я уж и сам пытался гвоздиком поковырять, да что-то никак… сведущий во взломе человек нужен!

– Вот как… ну так и иди к Хромому или к тому, кто тебя ко мне прислал! Неохота мне ради работенки плевой в глушь деревенскую по морозу тащиться. Доходу никакого, только одна морока да время упущенное!

– Ты сундучок мне вскрой, а я уж не обижу! – между пальцами мужика внезапно появился золотой, появился, поманил парня блеском и тут же снова пропал. – День туда, день обратно, четверть часа работы, и золотой твой! – глядя парню в глаза, прошептал мужик. – Я ж хоть и лапотник, но не дурак. Я ж понимаю, что и за неудобство платить надобно… Ты не ерепенься, соглашайся, в городе об эту пору работы доходной не сыскать, а мне с вашей воровской братией якшаться долго невтерпеж, да и к тому ж тебя, как лучшего по замкам посоветовали, а повредить сундучок даже в малости я ой как не хочу!

– Ладно уж, – немного подумав, кивнул Чик, – прогуляюсь до твоей деревушки, если, конечно, сани у тебя есть… Неохота валенки пехом стаптывать…

– Есть, милок, есть, у меня много чаго найдется… – ухмыльнулся мужик, и что-то очень недоброе было в той ухмылке.

* * *

Мужик не соврал, сани у него взаправду имелись, да при такой кобыленке шустрой, что не успел Чик и глазом моргнуть, как они уже за воротами городскими оказались. Не терпелось деревенщине домой возвратиться. Ждали его там, видать, дела важные, а может, города он не выносил. Но только выехали путники тут же, в ночь, светлой дороги не дожидаясь.

Тепло и уютно было парню на мохнатой овчине да под двумя сверху наброшенными тулупами. Хоть тучный мужик добрую часть саней занимал и паренька к самому борту прижал, но все же приятно было воришке, куда лучше, чем в смраде винных паров кабака сидеть иль где-нибудь под забором мерзнуть. Злыдень Мороз пощипывал лишь лицо, подустал старикашка за день, и сквозь мех к плоти живой пробраться уж не мог. На ясном черном с отливом синевы небе блестели мелкие точечки звезд, и одиноко висела луна, ярко освещавшая пустынный ночной тракт. Красиво было вокруг, мерно скрипели полозья, а поскольку возница разговорами парня развлекать не собирался, самое время настало тому сладко уснуть.

С пару раз закрывал глаза Чик, многократно позевывал, но вредный сон все не жаловал. Тлел в сердце парня уголек тревоги и постепенно в жаркий костер разгорался. Чуял воришка подвох, но не мог понять, в чем он, да и посещение деревни не таким уж безоблачным виделось. Не любил Чик крестьян и все, что с ними связано, ненавидел даже запахи сельские, поскольку детство среди полей да лесов провел, и воспоминания те были далеко не из приятных.

Раннего детства своего парень не помнил, а родителей с прочей родней никогда и не видывал. Был он беспризорным сиротой и, как водится, на базаре городском и в его окрестностях мелочами всякими промышлял: собирал объедки, в хламе одежку подыскивал, а уж коли повезет, то и кошель тощий незаметно у ротозея какого стащит. Люто карали в городе за воровство – ни старых татей, ни малых совсем не щадили. Но голод, как известно, – не тетка, когда в брюхе урчит и кишки в узелок завязываются, на любой риск пойдешь, лишь бы боль унять.

Парню долго везло, года два, а то и три он не попадался, поскольку были пальчики его тоненькими и чуткими. А коли подводили ручки проворные, то шустрые ножки быстро давали стрекача, и не угнаться за мальцом было ни обворованному ротозею, ни стражникам. Гладко дело воровское поначалу шло, да вот только однажды сплоховал парень, не в тот карман на базаре залез. Стиснули его пальцы не рука живая, а стальные клещи. Костяшки захрустели, и боль была страшной. Оказался очередной ротозей деревенским кузнецом, обладали его руки могучие и завидным проворством, и нечеловеческой силой.