Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 2 - Семен Маркович Дубнов

же для кантонистов, «изъявляющих же­лание принять православие» по внушению казарменных миссионе­ров. Об искренности перехода истязуемых детей не могло быть и речи, и батальонным священникам разрешалось крестить таких неволь­ников, даже «не испрашивая разрешения духовного начальства» (1831). В указах употреблялось характерное выражением «рядовые из евреев, остающиеся в сем вероисповедании» — для обозначения группы упорствующих в иудействе, нарушающих предустановленную начальством гармонию повальных крещений. Но среди «вольных», не вырванных из еврейской среды, вероотступничество составляло величайшую редкость, и всуе писались законы о льготах для выкрес­тов или о смягчении наказаний для уголовных преступников, прини­мающих православие[22].

§ 24. Казенное просвещение (1840—1844)

Наступил короткий момент, когда «рука бойцов колоть уста­ла». Почувствовалась потребность перейти от средневековых форм гнета к современным. В составе правительства были люди, как ми­нистр просвещения Уваров, хорошо знакомые с состоянием еврейс­кого вопроса в Западной Европе: они знали, что в польских провин­циях Австрии правительство боролось против обособленности ев­рейских масс путем принудительного просвещения, что в Пруссии евреи уже вступили в стадию ассимиляции и религиозных реформ, а многие даже переходят в христианство. И вот явилась мысль: нельзя ли и в России применять культурные приемы Запада, держа, однако, наготове и полицейские бичи домашнего производства?

В 1840 г. Государственный совет опять приступил к обсужде­нию еврейского вопроса, на сей раз с принципиальной стороны. До­несения провинциальных администраторов (особенно киевского ге­нерал-губернатора Бибикова) гласили, что и Положение 1835 г. не способствует «исправлению» евреев, ибо все зло в их «религиозном фанатизме и отчужденности», которые можно устранить лишь пу­тем воздействия на их внутреннюю жизнь. Министры просвещения и внутренних дел, Уваров и Строганов, развили в заседаниях Госу­дарственного совета начала новой исправительной системы. Результатом этих суждений была знаменательная «мемория» совета, представленная Николаю I. В ней правительство признает свою неудачу в борьбе с недостатками еврейских масс и видит причину этого в том, что доселе не вникали в корень еврейской обособленности, лежащий в их религиозном и общинном строе. А корень всех зол — Талмуд, который «питает в евреях глубочайшее презрение к народам других вер» и стремление «к господству над прочими». Вследствие зловредных внушений Талмуда «евреи должны почитать пребывание свое во всякой другой земле, кроме Палестины, пленом» и «обязаны повиноваться более своей собственной власти, нежели чуждому правительству». Отсюда «могущество кагалов», осуществляющих автономную национальную власть. Образование еврейского юношества вверено меламедам — «классу домашних учителей, погруженных в глубочайшее невежество и суеверие», а «под влиянием сих фанатиков дети получают вредные понятия нетерпимости к другим народам». Наконец, особая одежда евреев отделяет их от окружающей христианской среды. Русское правительство «принимало против евреев ряд охранительных мер», но без заметного успеха: рекрутский устав «мог действовать на изменение нравов еврейских» только в ограниченной степени; поощрение земледелия и русского школьного образования было недостаточно; меры выселения из деревень оказались бесплодными. «Из сего следует, — заявляет Государственный совет, — что частные или полицейские ограничения недостаточны для обращения сего многочисленного класса людей к полезным занятиям. Евреи с мученическим терпением переносили самые жестокие гонения в Западной Европе и сохранили тип своей национальности неизменно... доколе правительства не приняли на себя труда глубже исследовать причины, отделяющие евреев от общего гражданского устройства, дабы действовать на сии причины». Обращаясь к «примерам иностранных государств», Государственный совет с особенною любовью останавливается на прусском регламенте 1797 года для польских провинций и на австрийской системе принудительной школы. Совет намечает три пути «коренного преобразования сего народа»: 1) культурное воздействие — учреждение общеобразовательных школ для еврейского юношества, борьбу со старым хедером и меламедами, преобразование раввината, запрещение особой одежды; 2) сокращение автономии — упразднение кагалов и преобразование системы специальных податей; 3) репрессии против всех, не имеющих постоянной оседлости и определенной профессии с достаточным имущественным цензом: таких людей закон должен карать ограничением в правах и усиленным рекрутским набором. Все эти три системы дополняют друг друга, как пункты одной программы.

На основании этой мемории Государственного совета был учрежден, по царскому повелению (декабрь 1840), «Комитет для определения мер коренного преобразования евреев в России». В состав его вошли несколько министров вместе с шефом страшного Третьего отделения, Дубельтом, а председателем был назначен министр государственных имуществ Киселев. На первой очереди в комитете стоял вопрос о «просвещении». По этому вопросу представил подробный доклад министр просвещения граф Уваров. Он начал с того, что европейские правительства уже оставили путь «гонений и насильства», как средство решения еврейского вопроса, и что «этот период настал и для нас». «Народы не истребляются, — красноречиво замечает Уваров, — особенно тот народ, коего новейшая история начинается у подошвы Голгофы» ... Министр не теряет надежды, что можно мирными способами приблизить евреев к религии, ведущей свое начало от Голгофы. «Лучшие из евреев чувствуют, что одна из главных причин их унижения лежит в превратном толковании их религиозных преданий, что Талмуд развращал и развращает их соплеменников; но нигде влияние Талмуда не так сильно, как у нас и в Царстве Польском. Это влияние можно устранить просвещением, и правительству остается действовать в духе горсти лучших между ними (евреями). Преобразование ученой части (школьного дела) между евреями составляет и очищение их религиозных понятий». О каком «очищении» думал автор доклада, видно из вскользь брошенного им замечания, что не напрасно боятся реформы обособленные евреи, «ибо религия креста не есть ли чистейший символ гражданственности всемирной?» ... Но об этом, добавляет Уваров, не следует заявить гласно, ибо «это значило бы до начала вооружить против училищ большинство евреев». Реформа состоит в том, чтобы открыть во всех городах начальные еврейские училища с преподаванием русского языка, общеобразовательных наук, еврейского языка и «закона Божия по Св. Писанию»; преподавание ведется на русском языке, но ввиду недостатка учителей, знающих этот язык, допускается временно и употребление немецкого (т. е. еврейско-немецкого) языка; преподаватели низших школ на первое время вербуются из среды «заслуживающих доверия» меламедов, а для высших — из образованных евреев России и Германии. Одобрив в общих чертах план Уварова, комитет признал, что для приготовле­ния еврейской массы к предстоящей реформе необходимо послать в еврейские центры пропагандиста, который бы познакомил стропти­вый народ с «благими намерениями правительства». Такой пропа­гандист явился в лице молодого германского еврея, доктора Макса Лилиенталя.

Уроженец Баварии (род. в 1815 г. в Мюнхене) и питомец Германского университета, Лилиенталь был типичным представителем большинства немецко-еврейской интеллигенции: поклонником асси­миляции и умеренной религиозной реформы. Едва окончив универ­ситет, он был приглашен группою образованных евреев в Риге на пост проповедника общины и директора еврейского училища —