Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 2 - Семен Маркович Дубнов

Здесь в ближайшее время образовалось лишь несколько новых колоний рядом с прежними. Так же медленно росла земледельческая колонизация в Екатеринославской губернии и в Бессарабии: разрозненные поселки евреев-земледельцев появились также в Белоруссии и Литве. Но пара десятков тысяч еврейских крестьян не могла изменить экономическую жизнь двухмиллионной массы.

Питейный промысел по-прежнему был одним из важных источников пропитания в городах и деревнях. Но в эту эпоху в нем произошли некоторые перемены: правительство монополизировало винокурение и отдавало его в откуп капиталистам в разных провинциях, а те в свою очередь поручали изготовление и сбыт водки своим агентам. Таким образом, над массою мелких шинкарей поднялся класс богатых откупщиков или сборщиков акциза с продажи водки в губерниях «черты оседлости». Эти откупщики играли роль финансовых агентов казны, а служившие у них на заводах, в складах и конторах евреи — роль казенных субагентов, своего рода чиновников. Их называли «акцизниками» и относились к ним как к профессиональной аристократии, близкой к начальству.

§ 26. Ритуальные процессы и чрезвычайные бедствия

Рядом с «нормальными» бедствиями шли чрезвычайные. Наиболее тяжелые были связаны с ритуальными процессами, наследием старой Польши, которые участились в ту эпоху и оттеняли ее мрачный, средневековый колорит. Первые процессы такого рода возникли еще в царствование Александра I, но тогда они не имели того зловещего характера, который приобрели при Николае I.

Перед Пасхою 1816 г. было найдено в окрестностях города Гродно мертвое тело пропавшей четырехлетней дочери мещанина Адамовича. Толки суеверного христианского люда о том, что девочка убита для ритуальных целей, заставили полицию искать виновного среди евреев. Подозрение пало на члена гродненского кагала Шоло­ма Лапина, жившего по соседству с домом Адамовичей; единствен­ными уликами против него были найденные в его доме железные орудия: молоток и копьецо. Началось секретное следствие. В каче­стве обвинителя явился унтер-офицер из крещеных евреев, Савиц­кий, который наговорил перед следственной комиссией кучу вздора о том, что христианская кровь нужна евреям, так как в память исхо­да из Египта раввин будто бы обязан в первый день Пасхи мазать ею притолоки дверей в каждом еврейском доме. Результаты следствия были сообщены в Петербург, но здесь их нашли недостаточными для обвинения евреев. В феврале 1817 г. Александр I повелел прекратить секретное следствие о ритуальном убийстве, а искать виновных обыч­ным порядком. Так как поиски ни к чему не привели, то дело было прекращено. Этому результату немало содействовали находившиеся тогда в Петербурге депутаты кагалов, особенно гродненец Зонненберг, представившие министру духовных дел Голицыну протест про­тив ритуальных обвинений.

Гродненский процесс и одновременно с ним возникшие риту­альные обвинения в Царстве Польском (дальше, § 27) убедили Голи­цына, что в Западном крае существует опасная тенденция сваливать вину за всякое невыясненное убийство на евреев и создавать средне­вековые судебные процессы на почве народного суеверия. Христианин-пиетист, хранитель библейских традиций, Голицын решил с кор­нем вырвать суеверную легенду, которая позорила Польшу эпохи упадка и готова была лечь пятном на Россию. В этом смысле он воз­действовал на царя Александра I. В тот самый месяц, когда был опуб­ликован указ об «Обществе израильских христиан», Голицын разос­лал губернаторам знаменитый циркуляр (6 марта 1817): «По поводу оказывающихся и ныне, в некоторых от Польши присоединенных губерниях, изветов на евреев об умерщвлении ими христианских де­тей, якобы для крови, Его Императорское Величество, приемля во внимание, что таковые изветы и прежде неоднократно опровергае­мы были беспристрастными следствиями и королевскими грамо­тами, высочайше повелеть изволил: объявить всем управляющим губерниями монаршую волю, чтобы впредь евреи не были обви­няемы в умерщвлении христианских детей без всяких улик, по од­ному предрассудку, что якобы они имеют нужду в христианской крови». Казалось, что этим ясным декретом положен конец усилиям темных людей воскресить кровавую легенду. Действительно, на не­сколько лет темная агитация затихла, но к концу царствования Алек­сандра I она возобновилась и при его преемнике создала чудовищ­ное Велижское дело.

В первый день христианской Пасхи 1823 года, в городе Велиже (Витебской губернии) пропал трехлетний солдатский сын Федор Емельянов, а через десять дней был найден за городом в болоте труп младенца, исколотый и покрытый ранами. Медицинский осмотр и первое следствие производились под влиянием народной молвы, буд­то мальчик замучен евреями. Эта молва поддерживалась двумя хри­стианами-ворожеями: распутною нищею бабою Марией Терентье­вой и юродивою девкою Еремеевой, которые путем гадания внуши­ли родителям погибшего ребенка, что евреи виноваты в его смерти. На следствии Терентьева заявила подозрение на два еврейских се­мейства из почетнейших в Велиже — купца Берлина и ратмана го­родского магистрата Цетлина. Продолжительные розыски не под­твердили голословных показаний Терентьевой, и осенью 1824 г. Ви­тебский главный суд постановил: «Случай смерти солдатского сына предать воле Божьей; всех евреев, на которых гадательно возводи­лось подозрение в убийстве, оставить свободными от всякого подо­зрения; солдатку Терентьеву за блудную жизнь предать церковному покаянию»; ввиду же исключительной жестокости преступления, предоставить губернскому правлению продолжать розыски. Но враж­дебные евреям темные силы, особенно из местного униатского духо­венства, употребляли все старания, чтобы направить следствие на ложный путь. Их орудием сделалась продажная Терентьева. Во вре­мя проезда Александра I перед своей смертью через Велиж, в сентяб­ре 1825 г., Терентьева подала ему прошение, в котором жаловалась на нерадивость властей в розыске убийц малолетнего Федора, заве­домо замученного евреями, причем ложно именовала убитого своим сыном. Царь, как будто забыв о своем указе от 1817 года, приказал белорусскому генерал-губернатору Хованскому возобновить след­ствие.

Это распоряжение развязало руки генерал-губернатору, юдофо­бу, который сам верил в гнусную легенду. Он поручил производство нового следствия своему чиновнику Страхову, который поставил себе целью доказать наличность ритуального убийства. Прибыв в Велиж, Страхов прежде всего арестовал доносчицу Терентьеву и под­верг ее ряду допросов, во время которых старался навести ее на же­лательный ему путь. Поощренная следователем, блудница сочинила целую уголовную повесть: она когда-то служила в еврейских домах и там будто бы сама участвовала в преступлении, заманив младенца Федора в дома Цетлина и Берлина; в доме Берлина, а затем в синаго­ге толпа евреев обоего пола совершала над ребенком ужасные му­чительства: резала, колола, катала в бочке и выцеживала кровь, которая тут же разливалась по бутылкам и делилась между участ­никами, — а «кровь христианская нужна евреям для того, чтобы натирать глаза новорожденным, которые у них всегда родятся слепыми, и для смешения с мукой, из которой пекут пасхальную мацу». Однородные показания следователь вырвал еще у двух хри­стианских служанок. На этом основании он арестовал оговорен­ных евреев, сначала двух почтенных женщин из семейств Берлин и Цетлин, а затем их мужей и родных и многих других