Чилийский поэт - Алехандро Самбра

зеленоватый или горчичный оттенок, и было похоже, что у него вот-вот произойдет сердечный приступ. К тому же Висенте всегда считал, что его родитель скоро умрет, причем от инфаркта, и вообще в его представлении все умирали только от этого: узнав о чьей-то смерти, он даже не спрашивал причину и с ходу делал вывод, что дело в сердечном приступе.

Висенте спросил отца, что с ним такое, а тот тихо ответил, что ему невтерпеж и он может обгадиться. И тут же Леон умоляющим голосом спросил, есть ли поблизости какой-нибудь бар или живет ли где-то здесь надежный друг, сортиром которого можно воспользоваться. Сын предложил ему просто ехать быстрее, ведь Леон может воспользоваться туалетом у них дома, но тот категорически отказался.

– Уже пятнадцать лет я не встречался с твоей мамой, и как же можно теперь, в такой ситуации, увидеться с ней? – Неприятное ощущение заставило его сделать душераздирающую паузу на слове «ситуация».

Нет, не пятнадцать лет, больше. С тех пор, как родители расстались, когда Висенте только-только научился ползать, прошло семнадцать лет. Затем долгий период, почти целый год, Леон не видел своего ребенка, пока родители согласовывали протокол его посещений, который, как мы знаем, определял, что Карла будет оставлять Висенте в доме его бабушки и дедушки, откуда Леон сможет забирать сына, чтобы отвезти в свою квартиру. Правда, он не всегда спешил заезжать за ребенком, и вошло в привычку, что он не появлялся все выходные и перекладывал ответственность на своих непутевых, но готовых подставить плечо родителей.

В детстве, в разное время, а особенно позже, сравнительно недавно, в четырнадцать или пятнадцать лет, Висенте был одержим одним вопросом – ему хотелось знать, почему невозможно воссоединить Карлу и Леона. Нет, он не верил, что они снова станут жить вместе – такое даже не приходило в голову, поскольку сама мысль казалась неосуществимой. Просто он хотел знать, почему нельзя видеть их вдвоем в одном и том же месте: это напоминало спектакль, в котором один актер играл сразу две роли. А когда Висенте досаждал своими вопросами, он получал нудные, словно бы подготовленные заранее ответы. Дескать, в отличие от других родителей, которые в день расставания орут друг на друга, просят прощения, всячески обижают друг друга и рыдают, а потом в последний раз занимаются сексом, подумывая о возможности примирения, и уже через две минуты опять кричат, обвиняя друг друга, и снова плачут, и так далее, пока не наносят последний удар, его мама и папа мирно сели за компьютер и составили в программе «Ворд» строгий протокол поведения. Что-то вроде: «Мы никогда не откроем причину нашего расставания, но и не станем злоупотреблять секретностью. Ответы на вопросы нашего ребенка будут не уклончивыми, а прямыми. Мы не будем поддерживать физических контактов, поскольку желание обоих – не видеть друг друга, однако мы не станем и нагнетать напряженность по этому поводу». Понятно, что такой договор они не составляли, но на деле все было так, как если бы они его заключили.

На оставшейся части пути невозможно было найти ничего похожего на заведение, в котором находился бы общественный сортир, поэтому Леон начал склоняться к разумному решению – воспользоваться туалетом в доме Висенте, который когда-то был и его домом. Так что, пока отец из последних сил корчился, комично напрягая мышцы тела, Висенте позвонил по мобильнику Карле, у которой по пятницам был выходной: еженедельное издание, где она работала, выходило по четвергам. Правда, иногда она использовала свободный день, чтобы побродить по улицам города, делая фотоснимки для своих личных проектов. Висенте понравилась идея побыть дома наедине с отцом, впервые на собственной территории, хотя он понимал, что бо́льшую часть времени Леон проведет в туалете. Однако Карла все-таки была дома и возмутилась перспективой, что Леон «займет санузел». Это весьма чилийское выражение – «занять санузел» – теперь показалось Висенте непреодолимым: у Карлы сложилось впечатление, что пребывание Леона в этом помещении станет похожим на незаслуженное возвращение утраченной колонии. И все же через десять секунд Карла передумала и сказала сыну: не проблема, и, мол, дай знать своему отцу, что он может спокойно воспользоваться санузлом… Удивленный Висенте передал ее слова Леону, тот поблагодарил сына, но категорически отказался. Он по-прежнему был полон решимости высадить Висенте у дома и поехать дальше – искать туалет. Даже несмотря на то что такая перспектива ему совсем не нравилась, ибо в голову пришел скорее суеверный, нежели научный вывод: если он остановит машину, если ударит по тормозам, то совершит ужасную ошибку, потому что в ту же минуту из тела извергнется все накопившееся дерьмо. Поэтому, вместо того чтобы прибавить скорость, он ехал невероятно медленно, не обращая внимания на нетерпеливые звуки клаксонов, но понимая, что они действуют на него, как торможение, способствующее приближению катастрофы. И все же предпочтительнее ехать таким образом – как страдающий обсессивно-компульсивным расстройством (ОКР), который замедляет ход, решив успеть на зеленый сигнал всех светофоров подряд, вместо того чтобы остановиться. Леон сделал вывод, что лучше всего для Висенте будет выскочить из машины на ходу, подобно героям некоторых фильмов, хотя в реальности такое случается редко. Он очень старался убедить себя, что совсем скоро, притормозив, оставит сына у дома, а сам отправится на поиски ресторана или какого-нибудь маловероятного пустыря, сознавая, что опять придется вести себя чудовищно…

Эту мысль необходимо пояснить, потому что она не касается морального суждения – это не метафора, обозначающая какой-то случай, когда Леон действовал чудовищно, а, скорее, буквальный образ. Много лет назад, когда он учился на последнем курсе юридического факультета, за несколько месяцев до того, как он встретил Карлу, и она забеременела (что произошло почти одновременно), Леон с тремя дружками отправился в палаточный поход в горы Науэльбута. На обратном пути, во время обеда сосисками с картофелем в Каньете, они решили продлить путешествие, разбив лагерь на несколько дней на берегу озера Ланалу́э. Денег у них было маловато, а плата за установку палатки в кемпинге Ланалуэ показалась им чрезмерной, поэтому пришлось вернуться на несколько километров, чтобы обустроиться самостоятельно, на абсолютно пустынном берегу озера. Прекрасная идея: в тот день они без конца слушали музыку, курили марихуану и попивали текилу (для них – новинку), любуясь полной луной, а на следующий день варили сытную лапшу с мясом и перцем.

Сразу после обеда Леон подыскал удобное место для своего «трона» и, спустив штаны, без промедления приступил к делу, любуясь прекрасной панорамой великолепного озера. Взор сверху охватывал почти весь водоем, и только берег с правой стороны оставался недоступным зрительному восприятию. Он мог представить многочисленных туристов,