Чилийский поэт - Алехандро Самбра

сбившихся в кучу и организующих лагерь, как нелепые бойскауты, в то время как дальний левый берег выглядел совершенно пустынным. Он смог также различить далеко впереди, на другой стороне озера, три точки, которые, должно быть, соответствовали трем людям, а единственным объяснением присутствия там этих людей служило решение перейти озеро вброд. И тогда он подумал: незнакомцы пройдут перед его импровизированным логовом через сорок минут, хотя вычислить это было непросто. Как вдруг Леон понял, что эти изящные многоточия перемещаются слишком быстро, для того чтобы принять их движение за прогулку. К тому же он убедился, что опорожнение его емкости продолжается медленно и мучительно, поскольку у него, говоря по-простому, накопилось много дерьма. Минут через пять точечки уже находились слева от него, и тогда Леон смог отчетливо разглядеть светлые волосы трех женщин, которые бежали трусцой скорее игриво, чем по-спортивному. Они оказались тремя девчушками лет девяти-десяти, самое большее – двенадцати, которые передвигались даже не трусцой, а какими-то мелкими балетными прыжками и вскоре должны были появиться у места, где он безостановочно облегчался. Леона жутко встревожило неизбежное событие; он максимально вытянул руки, чтобы сломать несколько веток и прикрыться. А когда девочки оказались в полутора метрах от него, он приподнялся, загородившись ветками, и издал вой, как оборотень или иное мифологическое или киношное чудище. Ему удалось заставить их отскочить на пару метров к берегу, и хотя он не собирался так сильно пугать девочек, они в ужасе бежали. Их крики еще долго раздавались окрест. Наверное, бедняжки до сих пор вспоминают чудовище из озера Ланалуэ, и, быть может, оно является им в ночных кошмарах.

Воспоминание об этом опыте навело Леона на мысль: если бы сейчас ему удалось найти пустырь, он бы смог снова прикинуться «монстром». Увы, он уже у дома, и у ворот стоит женщина, которая смутно напомнила бы ему Карлу, если бы они случайно встретились на улице. А теперь, увидев ее перед домом, где они жили вместе семнадцать лет назад, он сразу же узнал Карлу. Его бывшая жена произвела на него впечатление отредактированной и дополненной временем книги, хотя он так не подумал, потому что не был склонен к литературным сравнениям, однако почувствовал что-то подобное. Да, Карла была «дополнена», потому что заметно располнела, и «отредактирована», ибо выглядела сияющей, даже красивее, чем семнадцать лет назад. Лишние килограммы (которых, как ни странно, было тоже около семнадцати), вероятно, ей не лишние, ведь они демонстрировали уверенную в себе зрелую женщину, знающую себе цену и пренебрежительно наблюдающую за жонглированием диетами и пристрастием к мучительной горячей йоге своих сверстниц.

Леон проворно вошел в дом, поприветствовав Карлу каким-то непроизвольным японским поклоном, который, с учетом его тогдашнего состояния, был почти единственно доступным. И хотя на мгновение он подумал о возможности воспользоваться туалетом на втором этаже, мысль о преодолении лестницы показалась ему безумной. Он заперся в основном санузле. Карла не смогла сдержать саркастической усмешки. Она сидела в гостиной, раздраженная и удивленная; ей захотелось сходить в супермаркет и медленно, тщательно выбрать дезодоранты, чтобы как следует обработать ванную комнату и весь дом, наполнив его ароматами лаванды или дикорастущих трав, пока они полностью не вытеснят зловонные запахи бывшего мужа. Однако она не предприняла никаких действий и оставалась в кресле, ожидая возможности воспользоваться неожиданным визитом («физическим присутствием», считала Карла) Леона, чтобы поговорить с ним и с Висенте. Вот почему она изменила свое решение и позволила Леону воспользоваться туалетом: подумала о неизбежности неприятного, но уместного разговора, который должен окончательно прояснить необходимость для Висенте что-то изучать. Конечно, надежда Карлы была слишком оптимистичной и нереальной, поскольку она полагала, что после активного и полезного обсуждения их сын в тот же вечер подаст, наконец, документы в университет.

Висенте уселся напротив нее, и гостиная на какое-то время превратилась в зал ожидания. Возникла настолько странная ситуация, что стоило бы смягчить ее, обменявшись шутками. Но оба хранили молчание, сидя так близко, что почти касались головами – словно в ожидании жизненно важных новостей. Сын должен был вот-вот увидеть своих родителей вместе, что почему-то взволновало его, хотя он уже не был одержим данной проблемой и не совсем понимал причину своей тревоги, которую, вероятно, следовало считать простым любопытством.

– Как только твой папа покинет ванную, мы побеседуем о твоем поступлении в университет, – внезапно произнесла Карла.

Она совершила огромную тактическую ошибку, потому что, оказавшись перед очевидной ловушкой, Висенте мгновенно избавился от волнения и даже любопытства по поводу встречи родителей и сразу же заявил Карле: он сожалеет, но ему срочно нужно уйти. Поспешно схватив свой рюкзак, Висенте крикнул со смешливой фамильярностью в сторону туалета: «Чао, папа!»

Между тем, пока Леон был занят своим делом, он, как обычно, размышлял о прошлом, о безжалостной гонке со временем, о коротком периоде, когда жил в этом доме, пытаясь разыгрывать трагикомедию о вынужденном браке. Все произошло так быстро и так путано – то, на что людям требуется четыре-пять лет, они прожили менее чем за два года: беременность Карлы, безумную свадьбу, рождение Висенте, бракоразводный процесс. Когда он жил в этом доме, то любил играть на губной гармошке в туалете, что особенно раздражало Карлу, хотя он старался играть тихо, чтобы не разбудить ребенка. Это ему удавалось не всегда, ведь губная гармошка не предназначена для исполнения мелодий на средней громкости, а контролировать дыхание непросто. Наверное, мне стоило продолжать играть на губной гармошке, подумал теперь Леон, вспомнив, что пытался исполнять несколько песен Боба Дилана («Just Like a Woman» и «Like a Rolling Stone»), Нила Янга («Heart of Gold») и из репертуара рок-группы «Лос-Пеорес де Чили» (песня «Чичолина»).

Прежде в этой ванной комнате была журнальная стойка, которую он сам купил на огромном рынке Перса-Био-Био: два хорошо отшлифованных и отлакированных сосновых бруска, образующих крест, на котором покоились рекламные каталоги, глянцевые журналы и комиксы. Зачем я забрал эту стойку, где она теперь? Неужели ни мой сын, ни Карла не читают в туалете? Висенте, постоянно читающий повсюду, видимо, не делает этого в ванной или не держит здесь никакого чтива, пришел к выводу Леон. Ну а Карла, помнится, иногда читала в гостиной перед очередной ссорой.

Выйдя из туалета через полчаса, он и теперь застал ее за чтением.

– Извини, – обратился к ней Леон.

– А я-то думала, ты никогда не попросишь у меня извинения, – ответила она чуть более хриплым голосом, чем оставался у Леона в памяти.

Это, конечно, шутка, и Леон от души посмеялся, но тотчас же, почувствовав необходимость прекратить смех, посерьезнел:

– Я