Мир Волкодава: Последняя война - Андрей Мартьянов

"Драйбен, как видно, великий шаман, — уважительно подумал Менгу. — Изловил такого сильного дэва и загнал в камень. Однако владеть такими вещами добровольно обрекать себя на проклятие. Дэв обязательно постарается вырваться на свободу".

Сотник никак не связывал свое беспокойство и непонятные страхи рабыни с вещицей из сундука беловолосого нардарца. И совершенно зря.

— Уважаемый, — обратился Менгу к Драйбену, однако глаз по-прежнему не поднял, — если ты хочешь, я могу оставить тебе на ночь рабыню…

Бывший эрл тихонько фыркнул, в который раз подивившись варварским обычаям степняков. Менгу пытается загладить свою вину, но не может найти подходящих слов. Степные законы гласят об обязательной вире за нанесенный ущерб, и сотник предлагает откупиться столь необычным для цивилизованного Заката способом. Отказываться неприлично, но и принимать такой подарок не следует…

— Кхм, — озадаченно кашлянул нардарец и решился: — Хорошо, пускай Фейран останется. Иди отдыхать, Менгу. И перестань бояться. Страх не к лицу воину. Помни, сны — это только сны. Видения, посещающие людей ночью, могут напугать, смутить рассудок, но никогда не сумеют причинить настоящий вред. И, пожалуйста, носи солнечное колесо, которое я тебе отдал.

Менгу без слов поклонился и бесшумно исчез за пологом. Было слышно, как он заговорил с кем-то в темноте, а шуршание трав дало понять, что сотник отправился к своей юрте.

— Фейран, — позвал Драйбен, но ответа не дождался. — Не бойся, я ничего тебе не сделаю. Возьми подушки, покрывало и ложись спать. Вон там. — Он кивнул в угол шатра, противоположный тому, где стоял сундук.

— А ты, господин? — выдавила напуганная девушка.

— Прекрати называть меня господином. — Нардарец недовольно поморщился, усаживаясь обратно за столик. — Моя страна не знает рабовладения, в отличие от многих других земель. Представь, в самой блистательной Аррантиаде — слышала про такой остров? Да? — сия позорная традиция сохраняется, а в захолустном Нардаре — нет. Кстати, хочешь, я выкуплю тебя у Менгу и дам свободу?

— Нет, — едва слышно шепнула Фейран.

— Почему? — удивился Драйбен.

— Свобода… Ее теперь нет нигде, — задумчиво произнесла саккаремка, — и ни у кого, даже у шада степняков, хотя он думает совсем по-другому. Мы все рабы. Если ты выкупишь меня, куда мне идти? Мой дом сожжен, родственники умерли, кругом война. Я лучше останусь у Менгу. На самом деле он добрый, ни разу меня не обидел и хорошо относится к…

Она замолчала, а Драйбен согласно кивнул. Он прекрасно знал историю дочери градоправителя из захолустного Шехдада и понимал, что она ни в коем случае не оставит своего друга, а может быть, и любимого — другого раба Менгу по имени Берикей.

…Полночь давно миновала. Над двумя десятками юрт и шатров, поставленных в зеленой широкой долине, находящейся меж низких, покрытых лесом отрогов Самоцветных гор, взошла и снова начала склоняться к горизонту луна, пылали чуткие очи богов — звезды, наблюдая за пожаром, разгоравшимся в землях смертных. Стража, охранявшая покой лагеря, порой замечала белесые тени, мелькавшие в отдалении. Может, это были невероятно осмелевшие в последнее время шакалы или лисицы, искавшие, чем бы поживиться. А может, по округе бродили призрачные духи-дэвы, вышедшие из темных подземных укрывищ, чтобы взглянуть на дела людей. Лошади, однако, не беспокоились, значит, и опасности для человека не было.

Глубокой ночью Драйбен, стараясь не шуметь и не потревожить задремавшую Фейран, выбрался из своей темно-синей палатки, миновал юрты, в которых устроились степняки, показал нукерам, оберегавшим покой хагана, золотую пайзу с гравированным изображением морды льва и, покинув кольцо походных шатров, начал карабкаться верх по склону ковыльного холма. Ему хотелось побыть наедине со звездами, остаться один на один с богами и самим собой.

На вершине сопки Драйбен уселся прямо в траву осмотрелся, замечая красноватые пятна костров лагеря и очень далекие сполохи, подкрашивающие небо на закате и полудне. Оставшаяся далеко позади армия Гурцата Великого, судя по всему, не теряла времени даром. Опять пылали захваченные саккаремские поселки, горели неубранные поля…

— А ведь я мог бы запросто удрать, — проворчал Драйбен, обращаясь к самому себе. — Кони на выпасе, ездить без седла я вполне умею. Хаган обнаружит исчезновение иноземного советника только после рассвета. Снаряжать погоню, наверно, не будут — времени жалко…

Нардарец замолчал, обдумывая неожиданно родившийся план. Если рассуждать здраво, у него имелись все шансы без лишних трудностей вернуться на Закат, в Нардар. Мергейты, едва завидев овальную пластинку-пайзу, висящую на груди, непременно пропустят одинокого всадника. Как-никак знак самого хагана. Таких символов, выполненных из золота, всего-то полтора десятка на все огромное степное войско: у десятитысячни-ковтуменчи да самых приближенных к Гурцату людей. Всем прочим выдаются серебряные, медные или деревянные.

"Убежать, конечно, нетрудно, — подумал Драйбен, наблюдая за вспыхивающими над головой падающими звездами. — Но зачем? Фейран права: свободы больше нет ни у кого. Один страх… Разумеется, если добраться до прибрежных городов Халисуна, можно выбраться с материка и поселиться где-нибудь в городах аррантов, Шо-Ситайне или, в крайнем случае, на Толми. Жрецы Тар-Айвана излишне усердствуют в служении своей религии, но и с радетелями божественных Близнецов вполне можно ужиться. Беда в другом. Сбежать от чудовища, проснувшегося в нашем мире, я не сумею. Гурцат — только инструмент в его руках. Если не будет меня, то рано или поздно другой человек найдет путь в Логово… Хорошенький подарочек оставили нам боги! Не верю, что у них не хватило сил уничтожить это существо во время небесной битвы, после которой Оно было низвергнуто на землю. Или боги решили проверить род людской на прочность, специально подбросив в наш мир столь грозное чудовище? Странно, но даже я, человек, который больше всех знает о Повелителе Небесной горы, не представляю, что это такое, какое Оно…"

Драйбен скрипнул зубами, вспомнив тот солнечный, теплый день, когда он, эрл Кешта, вместо того чтобы отправиться на охоту с друзьями, вынужденно засел в пыльной библиотеке отцовского замка, разбираясь с неподъемными фолиантами, куда записывались доходы, приносимые поместьем, налоги, крестьянская десятина и еще множество тому подобных невероятно скучных для молодого дворянина подробностей бытия его владений. Не иначе как злой дух повел рукой Драйбена, нашарившей на дальней полке, у самой стены, старинный манускрипт в блеклой зеленой обложке.

— Гордыня, гордыня, — опять вслух произнес нардарец, закрывая глаза. Величайший из всех грехов после неуемного любопытства. Хотел один получить для себя древнее волшебство? Получил, спасибо! Теперь сижу здесь, как последний дурак…

Трактат, бережно сохраняемый Драйбеном все эти годы, оказался необычным. На гримуаре стояла весьма почтенная дата — неизвестный автор целых семьсот четыре года назад доверил пергаменту свои мысли. Запечатленные на тщательно выделанной телячьей коже рассуждения излагались на нарлакском языке с великим множеством архаизмов, старинных формулировок и бессмысленных, по современным меркам, отступлений. Главной задачей было выхватить из этого словесного изобилия суть. Что Драйбен и сделал.