Герой из героев. Дело привычки - Елена Тихомирова

обмелела? Прадед мой видел, как по ней эльфийские корабли сплавлялись, когда эльфы наш мир покидали. Да-да! Зуб даю!

– Так уж и сплавлялись?

– А вот пойдём! Отец мне от деда пересказывал, и я тебе расскажу, как оно было.

Он, не забыв взять со стола настойку, едва передвигая ногами, вышел во двор. Дождь моросил ещё, но небо говорило о том, что гроза прошла. Земле оставалось только впитать излившуюся на неё влагу да обсохнуть под выглядывающим из-за туч солнышком. Однако это ей только предстояло, а потому, когда ступни Бажека увязли в дворовой грязи, он поскользнулся и упал. Некоторое время барахтаясь, словно свинья, пьянчужка старался доказать человеческое происхождение. Однако быстро сдался, улёгся поудобнее и захрапел. Я угрюмо наблюдал за этим мерзким спектаклем, пока проверял Опала и поклажу. И всё же перед отъездом забрал у Бажека бутыль с Брианной. Она могла ещё пригодиться.

Коня я погнал вперёд нещадно, а потому вынужденно спешился уже через четверть часа. В доме в мокрой одежде было относительно удобно сидеть, но вот в седле, когда от ветра даже уши закладывает, совсем нет. Так что пришлось переодеться в единственное, что у меня было из сухого – в чёрную одежду с серебряной вышивкой. Ту самую, в которой меня здесь так часто принимали за барда. Однако ехать стало намного теплее.

Останавливаться у дома Волка, чтобы спрашивать дорогу, я не стал, решив придерживаться искрящейся глади вод. И, стоит сказать, ниже по течению река была не очень-то шире. Самое то, чтобы сесть на лодочку да порыбачить, размышляя, сделать ли потом с десяток-другой гребков к одному берегу да пойти к жене или же совершить те же гребки, но в сторону другую, где любовница заждалась. Так что, по моему мнению, русло раздваивалось на два ручья, весьма сходных внешне по ширине. Однако стоило проехаться вдоль них, борясь с сомнениями какой же выбрать, как подземные источники разрешили вопрос. Повернув Опала в сторону Орлиных гор, я помчал туда во весь опор, ибо уже вечерело.

Речушка называлась Мшистой не просто так. Она текла по перелеску. И пусть деревьев было не так много, но их пушистые раскидистые кроны давали достаточно тени, чтобы местами берега покрывала не трава, а густой мох. Лесная красавица устремлялась бурным потоком вглубь чащи, а потому вскоре исчезли все привычные для полей растения. Среди зелени горели огнём багряные ягоды брусники. Черника и голубика, уже немного увядшие, всё ещё манили спешиться и полакомиться. Кусты дикой облепихи, несмотря на свои шипы, привлекали лесных птах. Бурая змея, испугавшаяся топота копыт, покинула свой приют под трухлявым бревном и ускользнула за каменный валун. Воздух пах сыростью, свежестью и гнилью. С листьев деревьев мне на голову падали капли, оставшиеся от прошедшей грозы. Меня они не беспокоили, но Опалу не нравилось мокнуть, и он в очередной недовольно зафырчал.

– Ну-ну, – обратился я к нему с упрёком. – Отдохнёшь сейчас, согреешься. Не надо печалиться.

Конь повернул ко мне голову и недоверчиво посмотрел своим карим глазом. Я усмехнулся проницательности животного, но вскоре действительно спешился. Меж стволами осин стало видно узкое вытянутое озерцо и дом за ним. Наверняка именно в нём обитала Эветта. Вот только отсюда не было возможности различить, там ли хозяйка. Мне довелось оказаться на противоположном берегу.

Размыслив, что Бажек мог солгать или, вдруг, это я сам его не так понял, отпускать на волю Опала мне расхотелось. Кто знает, может мои поиски ещё продолжатся? Поэтому я предусмотрительно накинул петлю поводьев на сук так, чтобы конь мог и меня дождаться, и в случае нужды вырваться. А после этого благоразумного деяния по новой обтёр кожу настойкой Брианны, что не только негативно воздействовала на обоняние некоторой нежити, но и изумительно отгоняла всяческую кровососущую мошкару. Затем выпил прохладной местной водицы, уж очень сохло в горле после маринованных огурцов и копчёного сала, ну и побрёл вокруг озера, пробираясь через высокую траву и стараясь держаться за деревьями.

Шагал я уверенно, но сердце билось тем чаще, чем ближе становилась цель. Наконец, я не выдержал и остановился, чтобы прийти в себя. Мне нужно было успокоиться. Или, по крайней мере, начать смотреть на дом, а не на хорошо утоптанную тропинку под ногами!

Усилием воли я заставил себя посмотреть на дом.

Жилище Эветты представляло из себя достаточно новое строение. Во всяком случае, брёвна ещё не успели основательно почернеть от времени. Кроме того, с первого взгляда становилось ясно, что при строительстве думалось не только о необходимости иметь место для ночлега, но и об удобстве, и красоте. А потому, несмотря на то, что у дома не было второго этажа или мансарды, да и вряд ли бы в нём могло уместиться более трёх комнат, по обе стороны его крыльца тянулась широкая терраса с балюстрадой из толстых веток, ровных и очищенных от коры. Массивные столбы, поддерживающие черепичную крышу над ней, покрывала резьба. Я долго изучал её, рассчитывая увидеть хотя бы намёки на охранные руны, но это был просто необычный витиеватый рисунок и ничего более.

Мне очень понравился этот дом с большими окнами. И я оказался заворожён местностью, где он стоял. С трёх сторон поляну окружали столь разные стихии – скала, озеро, лес. Сверху на неё нещадно светило собирающееся на покой жаркое солнце, уже иссушившее от дождя густую траву с вкраплениями пахучих медоносных цветов. Повсюду царили мир и покой. Правило безвременье. Каждый день, прожитый здесь, наверняка казался наполненным гармонии и доносил до души осмысленность существования, дающую непревзойдённое ощущение собственного счастья.

Может, на самом деле всё было совсем иначе, но мне представилось именно это. И желания разубеждать самого себя не возникло, тем более что дверь дома вдруг открылась и до меня донёсся дружный звонкий смех.

Непроизвольно я суетливо заправил рубашку за пояс аккуратнее, как будто пришёл сюда создавать приятное впечатление о себе, а не убивать. Но, поняв нелепость своих действий, снова замер. Эветта, тем временем, отвернулась от лица смеющейся девочки и, продолжая беззаботно улыбаться, уж подошла было к ступеньке, ведущей вниз с террасы, но увидела меня и запнулась.

В ней мало чего изменилось. Разве что белые волосы, отливающие розоватым блеском начинающейся вечерней зари, стали намного длиннее да фигура приобрела более округлые очертания. Ей очень шло отсутствие угловатости подростка. Она, как и говорил мастер Гастон, стала женщиной. Такой, на которую всенепременно обратишь внимание и захочешь обернуться вослед. Пожалуй, другими стали и огромные глаза на узеньком лице.