Макабр. Война на восходе - Мила Нокс

Тракт уводил в сторону от Китилы, и отряд сперва ехал на восток. Темной молчаливой вереницей всадники пересекли мост над рекой, затем спустились по раздвоенной долине, зажатой справа и слева Карпатами. Тео не удержался и оглянулся: там, позади, горели огоньки Китилы — словно кто-то просыпал угли меж Карпатами. Он окинул прощальным взглядом город, который стал ему родным на время Макабра, и устремил взор дальше: где-то там, за горами, приютился его родной Извор… На миг сердце тоскливо сжалось, ведь Теодор никогда не отдалялся от дома настолько…

«Увижу ли я когда-нибудь Китилу вновь? — подумал он. — Лягу ли на доску под крышей проклятого дома? Кто знает».

Тео никогда не бывал в других городах Трансильвании. Лишь слышал о них от отца, когда водил пальцем по карте, а отец рассказывал — он-то успел попутешествовать. По каким делам — молчал.

Теперь же Тео предстояло путешествие в этот старинный и загадочный край, он наконец-то сможет увидеть свою родину во всей красе, полюбоваться местами, о которых знал лишь из рассказов и легенд…

Проводив Китилу прощальным взглядом, Тео потянул поводья и углубился за всадниками в звездную темноту. Мимо тянулись поля и сады, дальше — пастбища овечьих отар. Река, берега которой густо поросли ольшаником, осталась позади. Отряд запетлял по нагорьям — дорога то и дело огибала холмы. Тут и там в долинках прятались деревни и поселки, путь пересекали речушки, и приходилось перебираться по каменным живописным мостам. Тео все заглядывал в реки: в черной быстрой воде отражалась комета и Млечный Путь, раскинувший светящееся коромысло над землей.

Когда они оставили жилую местность, Теодор почувствовал себя как-то иначе. Была звездная ветреная ночь. Порывы трепетали в полах плаща, забирались под одежду и щупали прохладными пальцами кожу, вызывая мурашки. Санда, видимо, тоже замерзла и прильнула к спине Теодора, примостив голову у него между лопаток.

Он же все глядел по сторонам, не смыкая глаз. Горы мирно спали в наступлении нового дня — по обе руки от путников воздымались темные и величественные склоны Карпат, и когда Теодор глядел на вершины, у него перехватывало дыхание. Казалось, они остались во всем мире одни — он, его конь и спящая девушка позади, а также эти угрюмые люди, больше похожие на тени.

Тео оглянулся: позади всех в отдалении следовал Вангели.

Туманные очертания вершин поднимались высоко в небо, дотягиваясь до мерцающих древних созвездий. И Тео подумал: сколько людей вот так, как он, глядели на эти вечные вершины? Тысячи тысяч? Миллионы? Раньше, чем пришел сюда Господарь Горы, или уже при нем?

Сколько же людей рождалось в этих деревеньках, которые Охотники проезжали мимо? Скольких крестили в островерхих деревянных церквях, построенных без единого гвоздя для потомков неизвестно кем и когда…

Внезапно словно вся Трансильвания распахнулась перед ним: на многие-многие километры на север за спиной и на юг впереди. Тео чудилось, будто он видит и слышит людей, спящих под крышами домов Сигишоары, улавливает цокот копыт заблудшей овечки на вершине перевала и даже различает тихую песнь монаха в далеком монастыре Албы-Юлии далеко на западе.

И только сейчас он понял эту фразу, которую слышал от людей: «В Трансильвании часы отмеряют не время, а вечность».

Ночь истончалась — на востоке посветлело, и звезды начали таять, но тьма еще царствовала в диких лесах и на тракте. Наконец отряд подъехал к неизвестному городишке; впрочем, Охотникам он, видимо, был знаком.

— На кладбище! — скомандовал Харман.

«Снова-здорово, а я уж думал, хоть какое-то разнообразие, поспим на постоялом дворе…» Неожиданно по правую руку раздался звонкий голос:

— У Охотников свои понятия о постоялых дворах!

Герман, юноша с вихрастой головой и заячьими глазами.

Тео насупился.

— В каком смысле?

Герман чуть улыбнулся — в темноте сверкнули белые зубы.

— Не замечал, что рядом с кладбищами обычно есть дом-другой, прозванный проклятым? Или заброшенная часовня?

— Я бываю на кладбищах не так часто, уж извини.

— Так повелось у кладбищенских: это для пришлых нежителей. Или же Охотников. Но дольше, чем на несколько ночей, нам задерживаться нельзя…

— Почему?

Юноша прикусил язык и вырвался вперед.

— Эй, Герман! — раздался голос Хармана. — Ты там не выбалтывай новеньким. Охотники — древнее сообщество, мы не выдаем своих секретов. — Здоровяк обернулся к Теодору: — Извини, ничего личного.

Вик поравнялся с Тео:

— Мне все равно придется им кое-что рассказать, Харман… Да они и так уже в курсе.

— На твоей совести, молодой господин.

— Знаю.

— Почему тебя зовут молодым господином, Вик? — спросил Тео как можно тише.

Юноша сверкнул глазами.

— Ну… Как бы тебе сказать… Им известно, кто я. В моих жилах течет кровь величайших королей, Теодор Ливиану. — Вик обратил к нему строгий и сияющий взор. — Теперь я — Мертвый Господарь. Просто так подобное имя не дарят.

— А что это гудело у тебя в сумке?

Вик усмехнулся.

— Корона.

— Ты возишь ее в мешке, вместе с кастрюлями и склянками?!

Вик захохотал и кивнул, а Шныряла возмущенно завопила:

— Хватит косами трясти! И не прижимайся!

Впереди показался погост с белеющей часовенкой, к которой и направились Охотники. Как только они ступили на могильную тропку, из-за надгробий вынырнули серые, точно запылившиеся фигуры нежителей. Морой и перекидыши с любопытством глядели на процессию.

— Добрый вечер, вечный народ, — здоровались Охотники.

— Доброе утро, — отвечали голоса, не громче шелеста ветра.

Тео во все глаза смотрел на новое кладбище: к своему-то он привык и даже не думал, что на каждом погосте есть свои нежители. Он вдруг выхватил из толпы лицо Вангели: мужчина, кажется, едва-едва сдерживался. Зубы сцеплены, брови сдвинуты на переносице, а когда они спешились у часовни, Тео даже расслышал, как мэр бормочет под нос что-то вроде молитвы:

— Domine… Domine…

Развели костер, хоть на ветру это было сделать не так просто, а к утру шквал поднялся нешуточный. Звезды так и дрожали в вышине. Приготовили ужин и наспех перекусили. Когда уже почти рассвело, забрались в часовню и заперли дверь. Комната была тесна для одиннадцати человек, но выхода не оставалось — здесь им придется заночевать. На улице посветлело: сквозь щели в запертой двери и занавешенных окнах забрезжил серенький рассвет. Охотники расстелили соломенные тюфяки и шерстяные одеяла и улеглись прямо на полу, Санда же забралась на лавку и завернулась в одолженное Виком одеяло. Пожелав Тео спокойной ночи, она быстро засопела в кулак. Один из Охотников предложил другую лавку Шныряле, но та фыркнула: